В преддверии глобальной катастрофы - Елена Мищенко

– Вы, очевидно, знаете, что крупные писатели, поэты, актеры и ученые – члены еврейского антифашистского комитета, три года назад были арестованы. Подозреваю, что их нет уже в живых. Я несколько дней назад приехал из Москвы. Там у меня много приятелей и коллег – ведь я закончил Московский медицинский институт. У меня есть приятели и в Кремлевской клинике. Это то же ведомство, что и у нас, только рангом выше. Очевидно очередь дошла и до нас.

– Вы не пожалеете, что так откровенничаете со мной?

– Это, в принципе, не играет никакой роли. Дело в том, что бывают ситуации в которых любой нормальный человек способен оговорить другого даже не имея никакой информации, и винить его в этом нельзя. Я выражаюсь довольно туманно, но надеюсь, что вы меня понимаете. Должен же я с кем-нибудь поделиться. Лучше это сделать с вами, чем с кем-нибудь из коллег. Так вот, московские врачи, как я почувствовал, в полной растерянности и недоумении. На эти темы они, естественно, стараются не говорить. Но я так понял, что арестованы крупнейшие светила медицинской науки – в том числе те, которые лечили и консультировали самых высоких наших руководителей. Это Вовси, Виноградов, Егоров, Этингер, Фельдман, Коган. Арестован даже начальник нашего верховного ведомства, то-есть Лечсанупра Кремля – Бусалов. Но это касается не только нас. Говорят, что раскрыты еврейские заговоры на Московском автомобильном заводе и в Московском метрополитене. Идут аресты крупных инженеров. Я думаю, как это всегда бывает, что такая ужасающая провокационная волна докатится и до нас. Так что я хотел вас предупредить. Будьте очень осторожны, не ведите ни с кем бесед о своих знакомствах с крупными деятелями, особенно евреями, если таковые еще остались, бесед по национальному вопросу. Постарайтесь не вступать в контакты с моими коллегами по четвертому управлению и, пожалуйста, постарайтесь забыть обо всем, что я вам сейчас говорил. Я думаю, что нас ожидают в ближайшее время очень сложные события и перемены. Как врач могу вам только пожелать – будьте здоровы.

Все это он вспоминал, выходя из Шевченковского парка на площадь Толстого. Да именно здесь, он услышал эти страшные слова. Он прошел немного вперед по улице Толстого. Напротив возвышался открытый пару месяцев назад многозальный кинотеатр «Киев». «Почему людей так сьедает честолюбие, – подумал он. – Такие были друзья-приятели Онащенко, Таций и Чуприна. А сейчас, когда открыли кинотеатр, каждый из них жалуется мне при встрече на своих коллег. Никак не могут договориться, кто главный автор. Владимир Владимирович Захарченко, который был главным конструктором этого проекта, говорил мне при встрече, что работал, в основном, с Чуприной. Онащенко, общаясь со мной на кафедре, уверял меня, что все сделано по его эскизам, а мой сосед Таций, когда выпьет, а он это дело любит, говорит, что он этим самозванцам морду побьет. Насколько все это смотрится мелким на фоне той беседы, которая состоялась на этом же месте с Марком Евсеевичем.

Наверное все-таки стоит зайти на Пушкинскую. Там уже начались отделочные работы. Как бы чего непридвиденного не случилось».

После выписки из больницы я неделю проболтался дома и наконец решился пойти в институт. Нужно было нагонять своих приятелей по многим предметам: курсовой проект по архитектуре, задание на пересечение тел по начерталке в виде плаката (такова была идея Колотова – этот плакат освобождал от зачета), «тысячи» по языку, задание по статике сооружений – в общем дел хватало. Нашего преподавателя по языку я не застал, и тысячи мне разрешили сдавать Ямпольскому – заведующему кафедрой иностранных языков. Ямпольский, кроме языков, преподавал еще сопромат и статику сооружений. Я зашел в аудиторию, в которой секретарь кафедры назначил мне встречу, тихо уселся за свободный стол и стал слушать с большим интересом. В аудитории сидело человек десять, очевидно, хвостистов. Ямпольский поочередно подходил к каждому из них и начинал беседовать. У некоторых были приготовлены книги, у других чертежи. Ямпольский довольно сильно заикался. Но не это, естественно, вызвало мой интерес, а фантастические возможности этого преподавателя. Я приведу содержание его бесед с бедными студентами-хвостистами, не передавая дефектов его речи, чтобы не снизить впечатление от его эрудиции.

– Так, так, молодой человек. На каком языке будете сдавать тысячи? На немецком? Зер гуд. Гутен морген…

Со следующим. – Это расчет двухконсольной рамы? А вы знаете, молодой человек, что у вас неправильно построена эпюра моментов?

Очередной студент. – У вас что? Тысячи по-английски? Good morning! How are you? Чудесно. Джек Лондон. Это я допускаю, хотя лучше технический текст. Но позвольте – это же адаптированный текст. Бог с вами. Я могу у вас его принять только в том случае, если вы сдадите на одну тысячу больше.

Следующий. – А ну-ка, разверните ваш лист, так чтобы он не скручивался. Расчет фермы. Чудесно. Сбор нагрузок и эпюры. Вот что я вам скажу, молодой человек. Математика, конечно, наука абстрактная и оперирует формулами, но нужно не терять представление о самых элементарных бытовых вещах. Смотрите что вы сделали. Расчет при различных нагрузках, эпюры, отлично. Варианты нагрузок. Снег слева, хорошо, снег справа-тоже неплохо, снег с двух сторон – чудесно. Ветер слева – хорошо, ветер справа – тоже неплохо, ветер с двух сторон… Что же это за ветер такой, что за муссоны или пасаты, которые дуют на вас сразу с двух сторон? Придется переделать, пока никто не видел, а то засмеют. Нет, нет, дома. Вы же уже подобрали сечения двух поясов фермы под этот сумасшедший ветер.

Очередной желающий. – А где же ваша книга или проект? Вы хотите сдавать румынский? А как ваша фамилия? Гульпа? Слышал. Вы молдаванин? Насколько мне известно, румынский не входит в перечень рекомендованных иностранных языков, так же как и польский и болгарский. А разве у вас в школе не было иностранного языка? А, английский.

У вас его плохо преподавали и давали больше румынский? Ладно. Я могу предложить вам следующий вариант. Вы идете в библиотеку и берете что-нибудь легкое на итальянском. Скажем сказки, «Чипполино». Или, например, у Джанни Родари есть симпатичная книжка «Джельсомино в стране лжецов». Я думаю, что, зная хорошо румынский, вы с помощью словаря сможете их легко перевести, и я приму у вас итальянский.

Наконец подошла моя очередь. – Вы что сдаете? Английский? Что это за книга? «Sun and Shadow» «Солнце и тень». Автор Марсель Бройер. Что-то я не слышал такого писателя.

– А он не писатель. Он архитектор – один из организаторов Баухауза.

– Интересно. И где вы только достаете эти книги?

– Это из библиотеки Академии архитектуры. Мне ее дала Мария Федоровна под расписку и страшную клятву.

Разобравшись с Ямпольским и сдав ему свои «тысячи», я отправился на кафедру физкультуры выяснять с ними отношения. На втором курсе занятия у нас были факультативными, я ходил на гимнастику, но, естественно, влезать на турник после операции мне не разрешили. С кафедрой физкультуры у меня были сложные взаимоотношения, вернее не с кафедрой а с ее заведующим с оригинальной фамилией Добрыйвечер. После ликвидации курсовых газет я оказался в институтской юмористической газете «Дробилка». И так как на кафедру было много нареканий, то мне приходилось писать на эти темы стихи и делать карикатуры. В основном это были безобидные шаржи больше не на Доброговечера или Добрыйвечера (никто не мог точно сказать, как он склоняется), а на нашего проректора по админхоз Арбузова. Шаржи такого типа: