Алхимик. По следам Джордано Бруно - Хорхе Анхель Ливрага

— Да ведь это не просто крест, это развернутый куб! — воскликнул он.

Наконец-то в его уме хоть что-то начало проясняться. А не ложа ли это белых магов, или, может, секта морально неиспорченных христиан, соблюдавших столько предосторожностей, чтобы избежать инквизиции?

Эти мысли приободрили его, он закрыл глаза и задремал, но через несколько минут шум двери, с трудом двигавшейся в проеме, вернул его в сознание. На него смотрел, видимо, тот же самый человек в капюшоне. Наконец он спросил:

— Готов ли ты к долгой беседе? Ты хорошо себя чувствуешь, брат?

— Достаточно хорошо для прикованного, — с досадой ответил Пабло Симон.

Человек, задавший вопрос, уступил место другому, в таком же облачении, но последнего отличал какой-то золотой треугольник посередине лба.

— Мир тебе, брат Пабло Симон Фосолето! Я слышал твои последние слова…

Молодой человек смотрел на него, не в силах скрыть удивления.

— Я отвечаю тем же на ваше любезное приветствие, кем бы вы ни были. Но откуда вам известно мое полное имя? Ваш голос мне как будто бы знаком.

— Не обременяй себя знанием того, под каким именем я действую во внешнем мире, мире «мертвых», — оно ничего тебе не даст.

— А могу ли я узнать, почему меня сковали?

— Что за странное существо человек! Стоит связать ему руки или запереть на пару дней, он отчаянно рвется на свободу; но, связывая себя самого и отдавая в плен собственным страстям, порокам и невежеству, он наслаждается. Он превратил свой земной проводник из обиталища в темницу и, влюбившись в собственные страдания, делает все возможное, лишь бы не покинуть ее…

— Судя по тому, как вы говорите, вы доктор теологии, а возможно, кардинал или епископ; но я сейчас нахожусь в слишком неловком и неприятном положении, чтобы вести метафизические беседы; мне кажется, уже перевалило за полдень…

— Поверь, ты можешь забыть о своем приходском училище. Сделай милость, отвечай на мои вопросы как можно искреннее и правдивее, от этого зависит твоя жизнь. Нас ведет тот же идеал, что движет Солнце и планеты по их небесным орбитам, и мы любой ценой должны избежать провала. Твоя безопасность — в твоих руках; если будешь говорить мне правду и вести себя тихо и смиренно, с тобой ничего не случится и ты не встретишь никаких затруднений.

Слова человека в капюшоне были исполнены такой воли и такого благородства, что молодому химику стало ясно: собеседник не замедлит их выполнить.

— Я уступаю силе; слушаю тебя и обещаю быть покорным, тем более что мое положение к другому и не располагает.

Странный посетитель присел у ложа и спросил:

— Тебя зовут Пабло Симон Фосолето, не так ли?

— Да, так.

— У тебя будет другое имя. Твое земное имя претерпит трансмутацию в день твоей свадьбы с «Софией»; у тебя все еще есть шанс.

Молодой человек посмотрел на него с изумлением и спросил:

— Что за трансмутация? Не думайте, что я, подобно невеждам, считаю, что София — это суккуб с соблазнительными формами, с которым, как говорит отец Педро, пребывают в греховной связи все, кто не учится и не молится по указанию Церкви. Я знаю этимологию этого греческого слова и его значение: мудрость, или целостное знание. Но что же вы хотите со мной сделать?

— Меня радует твоя эрудиция и свободомыслие. А что сказал отец Педро, когда ты описал ему все, что видел и слышал ночью в этих руинах?

— Я никогда не обсуждал этого с отцом Педро! С какой стати?..

— Подожди! — прервал его человек в капюшоне. — Ты ни с кем не говорил об этом?

— Нет! С какой стати мне было говорить? Я ни разу не видел и не слышал ничего особенного, пока вы не схватили меня; я думал, это мои галлюцинации или просто фосфорическое свечение.

— Ты понимаешь, что если обманешь меня, то заплатишь высокую цену? — голос человека в капюшоне стал суровым, и Пабло Симону стало неуютно на своем ложе. Наконец он ответил:

— Да… Я почему-то чувствую, что навсегда лишился свободы, а возможно, и жизни… Но я не лгу.

Сквозь окошко виднелись кровавые отблески закатного солнца на облаках, и тени кельи, словно жадные вампиры, росли и росли, изгоняя последние лучи света.

Человек в капюшоне, казалось, задумался, а молодой химик грустно смотрел в каменный потолок. Но вот молчание прервал решающий вопрос:

— Что ты услышал у стены древнего подземного дворика?

— Я ничего не понял; возможно, в этих словах не было смысла…

— Мне не важно, понял ты или нет! Что это были за слова?

— Что-то вроде «Абраксас — это петух, а петух поет перед рассветом».

— Это всё?

— Всё…

— Ты ничего не видел?

Пабло Симон покачал головой, но человек в капюшоне переспросил:

— Никакого действия? — при этих словах он достал медальон, висевший у него на шее и скрытый одеждами. В центре медальона виднелась фигура человека с головой петуха, одна его рука воздевала овальный щит, другая — копье. Фигуру окружали древнееврейские знаки и египетские рисунки. Было похоже, что медальон сделан из золота, инкрустированного синей смальтой и бриллиантами.

— Я ничего не видел, и никогда не видел ничего подобного… Что означает это изображение?

— Многое. Это символ Бога, у него триста шестьдесят пять добродетелей.

— Как дней в году…

— Ты умен, Пабло Симон! Теперь ты знаешь более чем достаточно, чтобы нас сожгли, расскажи ты об этом инквизиторам.

— Я ненавижу инквизицию, наверное, так же сильно, как и вы! Три дня назад они сожгли на городской площади маленького сына башмачника Николаса за то, что у него были нервные припадки, которые повторились во время обряда изгнания бесов. Когда он закричал на костре, мать пробралась сквозь строй конных стражников и попыталась его спасти. Тогда один из судей приказал бросить ее в огонь, мол, ею тоже овладел дьявол. А пока бедную женщину копьями заталкивали в костер, эти волки в одежде пастырей поднимали кресты и распевали фразы на латыни.

— Я тоже был свидетелем этой драмы, Пабло Симон, но нас должна объединять не ненависть, а любовь. Ты изучишь наши доктрины, и тогда возродится твоя вера в Иисуса Христа.

— А как же мои лекции в училище и химические исследования? Что я скажу, если вернусь через месяц или через год? Что я путешествовал? Я не смогу им ничего объяснить, и эти фанатики решат, что я стал невидимкой… Меня сожгут!

— Ты не можешь никого сжечь или сгореть сам; твое тело — да, может. Но не волнуйся, с тобой ничего плохого не случится, — ответил спокойным голосом человек в капюшоне и, позвав, видимо, своего ученика или помощника, приказал освободить руки и ноги молодого химика от оков.

Спустя несколько минут тяжелые дверные запоры задвинулись, и Пабло Симон остался один, наблюдая за танцем черных теней, отбрасываемых на стены большой сальной свечой.