Короткий путь на дно - Михаил Серегин

Где-то глубоко в душе Шарифа шевелился маленький червячок сомнения, который не давал ему покоя. А обязаны ли эти моряки расплачиваться за их бедственное положение? Обязаны ли они страдать из-за того, что простые сомалийцы голодают? Шариф потряс головой, пытаясь отогнать эти мысли. Но убедить себя в полной своей правоте, правоте того дела, которым он занимался, не удавалось. «Это все оттого, что русские спасли мне жизнь», – решил молодой человек. – Благородство должно существовать даже на войне. Если я буду вести себя так, как ведет Али, то перестану уважать себя. Я должен стать благородным разбойником». Шариф часто вспоминал книжку, которую он читал еще там, в России, про английского разбойника Робина Гуда. Вот кого будут уважать соплеменники, вот кого будет любить народ.

Шариф еще долго сидел на берегу. Он пытался отогнать от себя мысли о русских и начать думать о своем будущем. Хорошо бы накопить достаточно денег и построить большой каменный дом. Он бы женился, завел какое-нибудь дело, чтобы рыбаки из его деревни могли наниматься к нему на работу и получать зарплату. Что это будет за дело, он еще не придумал, но обязательно придумает. Шариф был бы добрым и честным хозяином. Он набрал бы себе в команду молодых, храбрых единомышленников, которые собирали бы дань с проходящих мимо их берега судов за то, что они загрязняют прибрежную воду.

Как изменилось все вокруг, думал Шариф, вспоминая свое детство, – в то время, когда еще был жив его отец. По этому побережью тогда бродили стада. Пастухи были частыми гостями у рыбаков. Шариф знал, что когда-то большая часть населения Сомали занималась скотоводством. Главная ценность для скотовода-кочевника – верблюды. В Сомали верблюд – это символ богатства. Сомалиец, имеющий десяток верблюдов, по сотне коз и овец, считался зажиточным. Но «по-настоящему» богатые сомалийцы имели от 100 до 1000 верблюдов.

Кочевники жили во временных поселениях, возводя разборные жилища типа юрт из верблюжьих шкур, так называемые акалы, высотой 1,5—2 м и диаметром 3—5 м. Вокруг этих жилищ они сооружали ограды из кактусов и колючей акации, делая таким образом загон для скота. Сейчас скотоводством в Сомали практически никто не занимается. Шариф знал, что после страшной засухи 70-х годов погибла большая часть поголовья скота. Теперь по саванне гулял только ветер, поднимая рыжеватую пыль.

Приближались сумерки. Пора было идти заступать на дежурство. Этой ночью Шариф должен караулить заложников. Идти не хотелось, Шарифа коробило от одной только мысли, что ему придется заниматься этим, казалось бы, простым делом – сидеть и караулить заложников.

Шариф вернулся в деревню. Взяв свой автомат в доме старого Юсуфа, у которого он жил все это время, парень отправился с одним из пиратов менять сторожей. Всю дорогу, пока они шли к заброшенному пастушьему сараю, напарник, не умолкая, болтал о том, как он купит новые сети и лодку, когда получит свою долю за заложников. Еще он расхваливал их главаря за его предприимчивость и храбрость. Шариф шел молча и глядел себе под ноги.

– Зря ты, Шариф, все время споришь с Али, – наконец сменил тему напарник, – эти европейцы должны нас бояться. Иначе они не будут платить выкуп.

– Что-то я не видел, чтобы ты сам кого-нибудь ударил или убил, – угрюмо заметил Шариф.

– А зачем? – весело ответил сомалиец. – На это есть Али. Он у нас везучий, потому что умный. А как обращаться с захваченными моряками, решать ему, раз он нас всех кормит. Сегодня он опять ушел в море. Вот увидишь, что без добычи не вернется!

Когда сменившаяся пара охранников ушла в деревню, Шариф со своим напарником развели недалеко от сарая костер, и некоторое время сидели молча, подбрасывая в огонь сухие ветки. Наконец напарник предложил:

– Давай я посплю, а посреди ночи ты меня разбудишь. Чего нам вдвоем здесь торчать.

Шариф, не поднимая глаз, пожал плечами. Его напарник поднялся с земли, взял свернутое шерстяное одеяло. Рядом на земле валялись несколько старых досок. Соорудив из этих досок лежак, сомалиец улегся на них, и завернулся в одеяло с головой. Через некоторое время он уже похрапывал.

Шариф долго сидел один у костра. Моряки в сарае не спали. Молодой человек слышал, как они тихо о чем-то разговаривали. Он поднялся и пошел к сараю. Убрав чурбак, подпиравший дверь, Шариф вошел внутрь. Через дырки в стене и крыше пробивался лунный свет, освещая утоптанный пол сарая и три человеческие фигуры, лежавшие на старых матрасах.

Когда он вошел, моряки замолчали и повернули головы в его сторону. Пират постоял в дверях, затем опустился на землю у входа и прислонился спиной к стене.

– Вы из какого города? – спросил Шариф по-русски.

– А ты изменился, Шурик, – раздался спокойный голос из темноты, – вырос, возмужал.

– Ты меня знаешь? – угрюмо спросил Шариф. – Ты кто?

– Михаил Васильевич меня зовут, – ответил голос, – я был помощником капитана на том судне, команда которого тебя спасла несколько лет назад.

Моряк поднялся, подошел и сел напротив Шарифа на землю. Теперь при лунном свете, молодой человек узнал это лицо.

– Теперь вспомнил.

– А Александра Кузьмича, капитана нашего, не забыл? – спросил моряк.

– Дядю Сашу?

– Умер дядя Саша. Инфаркт с ним приключился. До больницы не довезли. А он тебя часто вспоминал. Все мечтал увидеться с тобой. Вот радости-то было, если бы Александр Кузьмич у нас сейчас капитаном шел, правда, Шурик? – с грустной иронией в голосе спросил моряк.

Хотя Шариф и знал русский язык хорошо, прожив несколько лет в России, но откровенной издевки он не уловил. А дядю Сашу, который занимался устройством судьбы Шарифа в России, было, конечно, жаль. Очень Шариф уважал старого капитана. Не найдя, что ответить, сомалиец сказал, как бы размышляя в слух:

– Матвеича на палубе видел. Он тоже с вами плавает?

– Плавает. Развалилась команда, когда наше корыто списали на металлолом. Ну, а ты как поживаешь, Шурик?

– Так вот, – ответил Шариф, неопределенно мотнув головой.

– Пиратствуешь?

– Да, – ответил Шариф односложно, остро чувствуя неприязнь со стороны русского моряка. Ему было от этого больно и хотелось кричать.

– Как же тебя занесло на эти галеры? Раньше вроде за тобой склонность к воровству не замечалась.

– Воровству? – повысил голос Шариф, но спохватился, понимая, что может разбудить напарника. – Воровство – это когда крадут то, что плохо лежит. А мы не воры. Мы честно в бою забираем то, что нам нужно.

– Честно? – сухо рассмеялся моряк. – Ударить совершенно постороннего человека в морду, наставить автомат и отнять то, что тебе не принадлежит? Это, конечно, честно! Это, Шурик, бандитизм. Это посягательство на чужую собственность. А как быть с посягательством на чужую жизнь и свободу?

– Вас взяли в плен в бою…

– Какой бой! Напасть на безоружных людей – это бой? Отнять деньги и жизни у тех, кто не может оказать тебе сопротивление, – это разве благородное дело?