Бастард-2 - Александр Шавкунов

Орландо отрабатывает выпады, движение ног и корпуса, оживляя в памяти образ Гаспара. Закусил губу и раз за разом пробивает воображаемого врага. Осознал, что за ним наблюдают, когда, завершив очередной финт, «отвёл клинок» и скользнув по нему, «рассёк горло».

Повернулся и увидел стоящего у дерева Краса. Мальчишка смотрит, глуповато приоткрыв рот, глаза блестят живым интересом.

— А т… вы умелы. — Сказал мальчик, едва не хлопая в ладоши. — Эвона как воздух шинковали!

— Я только учусь. — Сказал Орландо, спрятал шпагу в ножны и пошёл к лагерю.

— Разве? А мне показалось, что очень даже умеете!

— Вся жизнь — учение. Ешь и выходим, пора снимать с тебя эту штуку.

* * *

Кузнец, гладко выбритый мужчина с коричневой кожей, мало отличим от его дублёного фартука, наотрез отказался снимать рабский ошейник. Впрочем, два золотых кругляша и предъявленный документ переубедили. Крас с готовностью положил шею на наковальню и кузнец принялся выбивать заклёпки. С каждым ударом лицо мальчика бледнеет, а на лбу выступают крупные капли пота.

Орландо, устав наблюдать, отошёл к крупному дому из обветренной глины, с торчащими у крыши балками. Вежливо поздоровался со стариками сидящими за круглым столиком и распивающих кофе за степенной беседой. Старцы смерили взглядом странного франка, говорящего на ломаном местном. Самый древний, обладатель длинной тонкой бороды, указал на свободное место.

— Что ты ищешь в чужом краю, франк? — Спросил он, подвигая к Орландо чашку чёрного напитка.

— То, чего не должно быть под этим солнцем и луной.

— Вот как… не золото? Не славу или женщину? Этот край богат как жёлтым металлом, так и прекрасными женщинами. А султан любит нанимать чужеземцев, особенно тех, кто не говорит на нашем языке.

Орландо пригубил кофе, покатал по языку, прежде чем проглотить и покачал головой.

— Мне неинтересна слава, как и деньги, а женщины… — Парень запнулся, вспомнив Луиджину и безымянную ведьму, — скоротечны.

Старцы одобрительно закивали. Мимо катится телега запряжённая ишаком, животное шагает понурив голову и вяло обмахивается хвостом. Возница насвистывает под нос, глядя в голубое небо. Со стороны пустыни дует горячий ветер, за домами блеют козы и кричат бараны.

— Ты юн, но рассуждаешь как старец. — Сказал старший. — Это одновременно хорошо и ужасно.

— Почему?

— Старость мудра и осмотрительна, но мало делает. Молодость обязана гореть! Рваться к свершениям и перекраивать мир! А ты… ты считай мёртв, как мы.

— Что ж, — сказал Орландо, горько усмехаясь, — можно сказать, что я перегорел.

Со стороны кузни показался Крас. Идёт, потирая шею, а ошейник держит в опущенной руке. Увидев беседующего Орландо, сел в тени чахлого деревца и переключил внимание на девушек, идущих к колодцу. В глазах паренька вспыхнул огонёк, а губы разошлись в улыбке. Девушки засмеялись, а одна улыбнулась в ответ. Мальчик пригладил волосы и направился к ней.

— Так зачем ты ищешь «то чего не должно быть»?

— Чтобы уничтожить. — Сказал Орландо, и впервые в голосе проскользнуло нечто яростное. — Мир принадлежит людям и всё потустороннее только портит им жизнь.

Они беседовали долго. Старцы рассказывали о древних царства пожранных песками, странных оазисах, откуда не возвращаются, а песок усыпан костями, о песчаных демонах и шайтане, притворяющемся умирающим от жажды.

Рассказ прервал Крас, объявившийся в порванной рубахе и со сбитыми кулаками. Под глазом наливается синевой огромный синяк, а нижняя губа разбита. Орландо извинился перед стариками, с максимальной вежливостью попрощался и, взяв мальчишку за плечо, ушёл в сторону.

— Что случилось?

— Да так, у девки оказались очень неприятные братья.

— Крепко они тебя. — Пробормотал Орландо, шагая вдоль домов к выходу из деревни.

— Это ты их не видел! — Воскликнул Крас. — Я их уделал, как Перун черепаху!

— Угу, пошли умываться, да и сырое мясо приложить к глазу надо.

— Зачем?

— Синяк убрать.

— Пущай остаётся! Кровь смывать не буду, это след битвы! Да и я что, девка за лицом следить?!

Орландо тяжело вздохнул. Похоже, потраченное золото было выкинуто в колодец. С таким характером мальчонка долго не протянет.

Гвозденосец наполнил золотой кубок вином, подумал и отхлебнул из бутылки. Шумно выдохнул, утёр губы тыльной стороной ладони и рухнул в кресло. Закинул ноги на стол и потянулся за куском жареного мяса. Со стен на него угрюмо смотрят портреты лопающихся от собственной важности мужей. А с потолка сама дева Мария, шагающая по облакам в окружении ангелов. Огонёк масляного светильника дрожит на ветру и мечущиеся по стенам тени создают иллюзию оживших портретов.

На столе лежит, забрызганная вином и мясным соком книга. Терций за прошедшее время прибавил веса и пышет жизнью. За спиной на огромном ложе спят пять мокрых от пота девушек. Одна свернулась калачиком и всхлипывает через сон. Простыни смяты и пестрят красными пятнами.

Гвоздь в груди едва выделяется на фоне могучих и сухих мышц. Терций изредка проводит пальцем по шляпке и улыбается. Сталь проходит через сердце и вибрирует в такт ударам.

Дверь отворилась и в покои вошёл Папа Римский, одетый в белую сутану с накидкой на плечах. Брезгливо покосился на голых девушек, вздохнул и прошёл к столу.

— Давно не виделись ваше папство! — Прогудел гвозденосец, вскидывая бутылку навстречу. — Должен сказать, вино за последние столетия стало куда лучше. Даже не знаю, как я раньше пил ту бурду, вспомнить мерзко.

— Рад слышать, что тебе нравится. — Сухо ответил Урбан, небрежно бросил на стол перед Терцем скатанный холст. — Взгляни.

Гвозденосец с ленцой развернул, оглядел портрет: курчавые золотые волосы, ниспадающие на плечи, острые скулы, прямой греческий нос и пронзительно голубые глаза. Почесал подбородок мизинцем и взглянул поверх на Папу.

— Симпатичный, но не в моём вкусе. Чернявых люблю.

— Очень важная информация. — Вздохнул Урбан. — Взгляни ещё раз, никого не напоминает?

— Хм… вроде есть что-то, но не пойму. Кто это?

— Орландо Бич Божий. Потомок Алариха и Аттилы.

— Ха… ну подбородок точно от Аттилы, а за что такое громкое прозвище? Он вам под дверью нагадил?

— Почти. Он убил прошлого Папу и Возрождённого Кровью Бога лучшего мечника эпохи, вместе с первым клинком Ватикана, регулярно принимавшего Кровь.

Гвозденосец присвистнул, внимательней вгляделся в глаза портрета. Сказал задумчиво:

— Выходит, даже кровопийца может взбунтоваться? Что-то новенькое…