Черная линза - Инна Истра

с друзьями играли на высоком берегу реки, а Егор сидел под деревом и смотрел на них. Однажды коляска вдруг покатилась и упала с обрыва. Егор погиб. Несчастный случай.

Юрий Константинович отошел от окна и вернулся на свое место. Мне не понравилось, как он произнес последние слова.

– Это точно был несчастный случай? – спросила я.

Морковкин посмотрел на меня тяжелым взглядом и мрачно сказал:

– Не знаю.

Снова воцарилось неловкое молчание.

– Мне надо идти, – наконец сказала я, вставая.

Морковкин кивнул.

– До свидания.

Я пошла к выходу, но у самой двери повернулась.

– Я все равно приду завтра и поговорю с Глядениным. Во сколько он обычно приходит?

Юрий Константинович пожал плечами.

– Дело ваше. Приходите к двум часам.

Славика дома не было. Его телефон не отвечал. Я приготовила ужин и еще раз позвонила сыну. Абонент вне зоны действия сети. За окном начало темнеть. Я волновалась все больше и уже собиралась позвонить Сергеевым, как телефон ожил у меня в руке. От неожиданности я подскочила на месте. Звонила Наташа, мать Вани.

– Здравствуй. Твой дома?

По ее голосу было понятно, что она злая и взвинченная.

– Нет, собиралась как раз тебе звонить.

– Ванька убежал. Мы уже час с мужем ищем его по всем дворам. Он наверняка с твоим. Где они могут быть?

– Не знаю. Вы где? Я сейчас к вам приду.

Наташа рассказала мне, что после тяжелой беседы в полиции они вышли на улицу и направлялись к машине, когда Ваня начал разговаривать по телефону. Наташа поняла, что он говорит со Славиком, и наорала на сына, запрещая ему общение с приятелем. Ваня отключил телефон и сел в машину тихий и подавленный. Когда уже шли к дому со стоянки, он остановился завязать шнурок на кроссовке. Родители прошли немного вперед, обернулись – а ребенка и след простыл. Отец побежал за ним, но Ваня скрылся в старых гаражах. Наташа с мужем обшарили все гаражи, но сына не нашли.

– Где они могут быть? – чуть не плакала Наташа. – Это все Славка виноват! Он его подбивает, а мой, дурак, его во всем слушается.

– А у Вани, что, головы своей нет? – огрызнулась я.

– Нет! Нет у него своей головы, – взвилась Наташа. – Он твоего во всем слушается, подчиняется, все делает как твой скажет. Твой подбивает и хоть бы хны, а нам теперь с полицией разбирайся!

– Знаешь что, – начала было я.

– Так! Замолчали обе! – прикрикнул Михаил, Наташин муж. – Потом разберетесь, сейчас искать их давайте.

Мы ходили по дворам, расспрашивали старушек у подъездов, мамочек на детских площадках. Никто мальчиков не видел. Совсем стемнело. Меня колотила дрожь, Наталья всхлипывала. Наконец нам повезло. В стайке подростков, тусующихся на лавочках в сквере, одна девочка сказала, что видела двух мальчиков, что шли к баракам у железной дороги.

Три двухэтажных барака постройки сороковых годов были головной болью городской администрации. Их признали ветхими и долгое время пытались расселить жильцов, которые не хотели уезжать из жилья хоть и старого, хоть и у железки, но зато почти в центре, в новостройки на самой дальней окраине. И когда, наконец, все все-таки разъехались, то грянул очередной кризис, и строительство высоток на месте бараков отложилось на неопределенное время. А дома разрушались, в них жили бомжи, собирались подростки, алкаши и наркоманы.

Мальчиков мы нашли в первом же бараке. Луч света от фонарика мобильного выхватил Славика, лежащего на полу без сознания, и Ваню, стоящего рядом на четвереньках и сотрясаемого рвотными позывами.

В больнице нам сказали, что подростки, вероятнее всего, курили спайс, не рассчитали и получили передозировку. Их отправили в реанимацию, а мы остались сидеть в коридоре. Часа через полтора к нам вышел врач и посоветовал ехать домой, поскольку сидеть под дверями никакого смысла нет. Ваня уже почти пришел в себя, но все равно проведет ночь в реанимации. У Славика дела были хуже, он так и оставался без сознания. Мы упросили врача пропустить нас к детям. Поколебавшись, он согласился.

Ваня, измученный и обессиленный, смог лишь криво улыбнуться. Мой сын лежал под капельницей неподвижно, прикрытый больничной простыней. Славик был бледным, почти белым, под глазами – темные круги, из носа торчали какие-то трубки. Но выражение его лица было таким спокойным и умиротворенным, что я не выдержала и расплакалась. Врач тут же вывел меня из реанимации.

– Не надо слез, – сказал он. – Состояние стабильное, сердце молодое, здоровое. Прокапаем, утром придет в себя. Поезжайте домой.

Полночи я проплакала, потом заснула вся измученная и опустошенная. Мне приснился Славик, стоящий на красивом цветущем лугу и улыбающийся мне мягкой доброй улыбкой. Я шла к нему, светило солнце, летали бабочки. Недалеко от Славика, чуть сбоку, была небольшая тенистая рощица, сначала она показалась мне уютной, но вдруг я увидела среди деревьев кресты и оградки и поняла, что это кладбище. Среди крестов появилась небольшая черная тень, она колыхалась росла и превратилась в высокого худого человека с фотоаппаратом. Он направил объектив на сына и нажал кнопку. Воздух перед объективом заколыхался, как в жару над раскаленным асфальтом, и медленно двинулся в сторону Славика. Там, где проходила эта жуткая волна, мир обесцвечивался, становился тускло-серым. Я закричала и побежала к сыну, но воздух стал густым, и я двигалась словно в толще воды. Бесцветная волна поглотила Славика, он превратился в серую гипсовую статую, и по нему медленно поползли трещины.

Я в ужасе проснулась, сердце колотилось как ненормальное, дыхание перехватывало. На часах было пять утра. Больше я не спала.

В больнице мне сказали, что в состоянии Славика никаких улучшений нет, оно тяжелое, но стабильное, в себя он не пришел, все также без сознания. Наблюдается угнетение дыхания и его подключили к ИВЛ. Мне разрешили посмотреть на него через стеклянные двери палаты. Когда я увидела трубку, торчащую у него из горла, то со мной случилась истерика. Меня с трудом успокоили, даже предложили сделать укол, но я отказалась. Врач попросил меня не сидеть под дверями, обещал, что позвонит в случае изменений, и я отправилась восвояси. Дома я не знала, за что схватиться, бродила по квартире, как зверь в клетке. В какой-то момент я вспомнила свой сон, и меня прошиб пот. Фотограф! Выставка с жуткими снимками! А вдруг это действительно связано? А погибший мальчик? Я посмотрела на часы. Надо торопиться.

Я влетела в галерею в начале третьего. В выставочном зале горел свет, значит, там кто-то был.

– Фотограф здесь? – спросила я у администраторши, та кивнула