Дом шелка. Новые приключения Шерлока Холмса - Энтони Горовиц

— Буду рад выслушать вас, — сказал Холмс.

— А этот господин?.. — посетитель указал на меня.

— Это доктор Джон Ватсон. Он мой ближайший сподвижник, так что не сомневайтесь — все, что вы хотите рассказать мне, может быть произнесено в его присутствии.

— Ну что ж. Меня зовут, как вы видите, Эдмунд Карстерс, я торгую произведениями искусства. У меня своя галерея, «Карстерс и Финч», на Элбмарл-стрит, она действует вот уже шесть лет. Основная сфера наших интересов — работы великих художников, в основном прошлого века: Гейнсборо, Рейнолдс, Констебл и Тернер. Не сомневаюсь, что вы знакомы с их картинами, цены на эти полотна самые высокие. Только на этой неделе я продал два портрета работы Ван Дейка частному клиенту на общую сумму 25 тысяч фунтов. Бизнес у нас вполне процветающий, успешный, на соседних улицах появляются все новые и новые галереи, но я бы назвал их вторичными. С годами нам удалось заработать достойную репутацию — нас ценят за трезвость оценки и надежность. Среди наших клиентов много знати, наши работы вывешены в самых изысканных особняках страны.

— А ваш партнер господин Финч?

— Тобиас Финч гораздо старше меня, хотя доли у нас равные. Если мы иногда расходимся во мнениях, это объясняется тем, что он человек более консервативный и осторожный, чем я. Например, меня очень интересуют новые работы, которые приходят к нам с континента. Я имею в виду художников, ставших известными как импрессионисты, например Моне и Дега. Всего неделю назад мне предложили зарисовку на берегу моря Писсарро, на мой взгляд, весьма яркую и живописную. Увы, мнение моего партнера с моим не совпадает. Он утверждает, что такие работы недалеко ушли от мазни — некоторые формы вблизи действительно трудноразличимы, но он не видит сути картины, и переубедить его я не могу. Впрочем, господа, не буду утомлять вас лекцией о живописи. Галерея наша вполне традиционная, таковой в ближайшем будущем и останется.

Холмс кивнул.

— Прошу вас, продолжайте.

— Господин Холмс, две недели назад я понял, что за мной следят. Риджуэй-холл — так называется мой дом — стоит на углу узкого переулка, в некотором отдалении находятся несколько богаделен. Это наши ближайшие соседи. Мы окружены общественными землями, и из моей гардеробной открывается вид на деревенские угодья. И вот во вторник утром я увидел там человека: он стоял, широко раздвинув ноги и скрестив руки, стоял совершенно неподвижно, и этой неподвижностью я был просто изумлен. Он был достаточно далеко, и я не мог разглядеть его черты, но мне показалось, что это иностранец. На нем был длинный сюртук с накладными плечами, покрой явно не английский. В прошлом году я был в Америке и готов высказать догадку, что этот человек прибыл оттуда. Но самым сильнейшим образом — причину объясню позже — меня поразило другое: на голове его был головной убор — кепка.

И вот эта кепка и сама его поза, когда я впервые его увидел, здорово вывели меня из равновесия. Полное отсутствие движения — в этом он мог вполне соперничать с пугалом, клянусь вам. Шел легкий дождь, ветерок носил его над кварталом, но человек этого будто не замечал. Глаза его были устремлены на мое окно. Могу сказать, что из них словно шел темный луч и он сверлил меня. Я смотрел на него, наверное, не меньше минуты, потом пошел завтракать. Но перед тем как приступить к трапезе, я послал слугу посмотреть, стоит ли этот человек на прежнем месте. Его не было. Слуга доложил, что на полях никого нет.

— Отдельный случай, — заметил Холмс. — Не сомневаюсь, что Риджуэй-холл — дом, заслуживающий внимания. Приезжему он вполне мог показаться достойным объектом для изучения.

— Я и сам довольствовался таким объяснением. Но через несколько дней он появился снова. Мы с женой были в Лондоне, только что вышли из театра — ходили в «Савой», — и я не сумел его как следует разглядеть. На сей раз он стоял абсолютно на виду, под уличным фонарем, но сам этот фонарь отбрасывал тень на его лицо и играл роль вуали. Возможно, таковым и было его намерение.

— Но это был именно он?

— Вне всякого сомнения.

— А ваше жена его видела?

— Нет. Я не хотел ее тревожить и ничего ей не сказал. Нас ждала двуколка, и мы тут же уехали.

— Чрезвычайно интересно, — заметил Холмс. — Действия этого человека противоречат здравому смыслу. Он стоит посреди деревенских угодий и под уличным фонарем. С одной стороны, он хочет, чтобы его увидели. С другой — даже не пытается к вам подойти.

— Он подошел ко мне, — откликнулся Карстерс. — На следующий же день, я как раз приехал домой раньше обычного. Мой друг Финч оставался в галерее, он заносил в каталог коллекцию рисунков и гравюр Сэмюэла Скотта. Моя помощь ему не требовалась, к тому же после двух упомянутых встреч мне было не по себе. К Риджуэй-холлу я подъехал около трех часов, и слава богу, потому что этот негодяй собирался постучать в дверь моего дома. Я окликнул его, он обернулся и увидел меня. Тотчас же он кинулся в мою сторону, и я, уверенный, что он собирается меня ударить, даже поднял трость, чтобы защититься. Но насилие в его планы не входило. Он приблизился ко мне вплотную, и впервые я разглядел его лицо — тонкие губы, темные карие глаза, багровый шрам на правой щеке — видимо, след от недавнего пулевого ранения. Он был под воздействием алкоголя — от него пахло спиртным. Он не произнес ни слова, но поднял вверх записку и сунул ее мне в руку. И сразу же убежал — я не успел его остановить.

— А записка? — полюбопытствовал Холмс.

— Она при мне.

Галерист извлек на свет сложенный вчетверо листок бумаги и передал его Холмсу. Холмс аккуратно развернул его.

— Передайте, пожалуйста, мою лупу, Ватсон.

Я исполнил просьбу, и он повернулся к Карстерсу:

— Конверта не было?

— Нет.

— Это очень важное обстоятельство. Ну-ка, поглядим…

На страничке было всего пять слов, написанных печатными буквами:

ЦЕРКОВЬ ДЕВЫ МАРИИ, ЗАВТРА, ПОЛДЕНЬ.

— Бумага английская, — заметил Холмс, — даже если сам ваш визитер — приезжий. Обратите внимание, Ватсон, — написано печатными буквами. Какова, на ваш взгляд, цель?

— Скрыть собственный почерк, — предположил я.

— Возможно. С другой стороны, этот человек никогда господину Карстерсу не писал и едва ли напишет впредь — зачем ему скрывать свой почерк? Господин Карстерс, записка была сложена, когда вам ее передали?

— Нет. По-моему, нет. Я сам сложил ее позже.

— Что ж, картина проясняется. В записке идет речь о церкви Девы Марии. Надо полагать, она находится в Уимблдоне?

— На Хотхаус-лейн, — ответил Карстерс, — в нескольких минутах ходьбы от моего дома.

— В таком поведении тоже мало логики, как считаете? Человек хочет с вами поговорить. С этой целью он сует вам в руку записку. При этом молчит. Практически не произносит ни слова.

— Мне кажется, он хочет поговорить со мной наедине. Кстати, моя жена, Кэтрин, вышла из дома буквально через несколько секунд. Она стояла у окна гостиной, которое выходит прямо на подъездную дорожку, и все видела. «Кто это такой?» — спросила она. «Понятия не имею», — был мой ответ. «Чего он хотел?» Я показал ей записку. «Он хочет денег, — сказала она. — Я видела его из окна — настоящий разбойник. На прошлой неделе в полях разбили табор цыгане. Скорее всего, он один из них. Эдмунд, ходить на встречу с ним незачем». — «Не тревожься, дорогая, — сказал я жене, — я и не собираюсь с ним встречаться».