Прекрасное разнообразие - Доминик Смит

Окрыленные большими надеждами, родители не хотели считаться с фактами. В салоне появилось фортепиано. Мама нашла на чердаке свою старую скрипку и как будто случайно оставляла ее на виду — у камина или на книжной полке, в расчете, что в один прекрасный день я возьму ее в руки, отнесу к себе в спальню — и оттуда вдруг польются чарующие рыдающие звуки. Но скрипка так и лежала забытая в гостиной, зловещая, как детский гробик, в своем футляре. Я чувствовал, как она ждет меня всей своей темно-оранжевой обивкой футляра, всеми своими провисающими струнами, но не мог заставить себя открыть крышку.

К девяти годам я уже несколько раз принял участие в математических олимпиадах, проходивших в школьном спортивном зале, и в шахматных турнирах, устраивавшихся в скаутской комнате. Ездил я и в летние лагеря, целью которых было выявление вундеркиндов. Главные события моей жизни фиксировались кинокамерой на 16-миллиметровую пленку. Перед соревнованиями мама пекла мою любимую лазанью с пюре, а отец готовил на завтрак «пищу для ума» — морковный сок и стейк. Этот рецепт подсказал ему Уит, коллега по физическому факультету, свято веривший в чудодейственную силу этих продуктов. Вкус прожаренного на сковородке стейка и сочной морковной мякоти был сигналом того, что начинается очередная попытка вырыть из земли мои таланты.

Увлеченный этими поисками, отец отзывался о школе как о пустой формальности, с которой надо смириться будущему гению.

— Днем попрыгай с ними через обручи, — говорил он, — а вечером я научу тебя настоящим вещам.

Настоящими вещами оказывались основы алгебры и физики. Он объяснял мне, что такое гравитация, движение, свет, раскрывал тайны молекул и атомов, из которых состоят все вещи. Мы наблюдали за падением капель и разглядывали эти капли под микроскопом. Мы собирали пыльцу и смотрели, как формируются кристаллы льда. Я воображал сцены из химического балета: вот сближаются, кружась, молекулы водорода и кислорода, а вот образуются вода и лед. Мы говорили о том, как Солнце сжигает гелий, и о том, как Луна управляет приливами. Мы получали электричество из гальванического элемента.

Некоторое время спустя отец решил, что я уже готов войти в мир квантовой физики. Его законы оказались противоречащими всему, чему я научился раньше: все сдвинулось со своих мест. Оказалось, что Вселенная состоит по преимуществу не из материи, а из импульсов энергии и информации, балансирующих между существованием и несуществованием. Все было не тем, чем казалось. Например, стол и стул оказались нестабильной последовательностью вероятностей. У меня появились странные мысли. Я начал думать о том, что принцип неопределенности поможет мне сорвать маски с тех, кто называет себя моими родителями, или о том, что наш дом вот-вот будет снесен атомным взрывом. Именно в это время я стал спать с включенным светом.

Множество вечеров прошло за решением математических задач и другими научными упражнениями. Мы сидели на кухне, отец писал системы уравнений, а я их решал. Мы чертили кривые и функции на листах миллиметровки. Мать угощала нас пирогом с черникой, пахлавой или крем-брюле. Она сидела в плетеном кресле, с карандашом и номером «Нью-Йорк таймс», решая кроссворды, и при этом шепотом называла возможные ответы. Надо сказать, она очень хорошо решала кроссворды, годы чтения позволили ей запомнить множество хитрых слов. Однако иногда, особенно после стакана вина, она вспыхивала и выражала недовольство:

— О господи! Они слишком многого хотят. Этого никто не может знать!

Мы с отцом поднимали головы от уравнения или графика. Мама раскачивалась в своем кресле, прищурившись, и все ее патрицианские черты как бы сужались, выражая негодование. Я ее понимал: отец все время придумывал задачи, которые я не мог решить самостоятельно. Помню, как-то вечером мы наблюдали, как она завязала свои длинные каштановые волосы в узел, закрепила его карандашом, осушила до дна стакан вина и, сложив газету в несколько раз, объявила:

— Проклятые тираны! Они хотят войны. Отлично. Я вырою окоп и приготовлюсь к обороне. А вы занимайтесь своими цифрами, мальчики.

После стакана вина и победы над кроссвордами мама обычно бралась за томик Шарлотты Бронте.

Иногда после десерта мы с отцом отправлялись покататься на машине. «Олдсмобиль» объезжал наш городок, а отец тем временем продолжал гнуть свою линию: устраивал мне опрос по температурам кипения разных веществ и их химическим формулам — в общем, по разным научным мелочам. Я сидел на переднем сиденье — оно было у нас виниловым, малинового цвета — и держал руки вытянутыми вперед под приборной доской, воображая себя пилотом какого-нибудь особого летательного аппарата: космического корабля «Аполлон», самолета авиакомпании «Дельта» или цеппелина. Фары высвечивали в тумане дома и деревья. Если я правильно отвечал на отцовские вопросы, то мы объезжали город только один раз: медленно, на малой скорости, огибали железную дорогу и университетский кампус с его башнями и идущими в гору аллеями. Но если я не справлялся — ошибался, называя не тот номер элемента в периодической таблице, или неправильно указывал температуру испарения, то мы начинали кружить по бесконечным концентрическим кругам, приближаясь к центру города — точке полной неудачи. Когда перед моими глазами оказывались кирпичные здания банков и эмблема на крыше муниципалитета, я знал, что все кончено. Теперь расстроенный отец повернет к дому, и мы долго будем ехать в полном молчании по пустым улицам.

Однажды вечером мы возвращались домой после такой поездки, раздраженные и отупевшие. Машина уже почти подъехала к дому. Я видел ряд из шести-семи чистеньких домиков, во дворах которых хозяева разгребали лопатами снег. Отец притормозил, и мы стали наблюдать, как поднимаются и опускаются сверкающие железные лопаты, как тяжело дышат люди и как пар, словно табачный дым, вырывается из их ртов. У некоторых из них действительно оказались сигары и трубки. Пожилой сосед с ведерком в руке ходил взад-вперед по дорожке, посыпая ее солью. Эти люди, решившие потрудиться после ужина, казалось, черпали силы непосредственно у матери-природы. Они переговаривались и перешучивались во время работы. Одеты они были в серые пальто с капюшонами, и это придавало им какой-то средневековый вид. Возможно, это члены какой-то гильдии уборщиков снега? Глядя на них из машины, я испытывал странное чувство оторванности от мира. У нас дома мама обычно нанимала работника, чтобы очистить подъездную дорожку от снега, и я ни разу не видел отца с лопатой или граблями в руках. Я чувствовал себя сыном крупного капиталиста, приехавшего посмотреть на рабочих и свысока взирающего на «солонки с крышкой»[16]и таунхаусы бедняков. Эти мысли мне совсем не понравились, и поэтому я опустил стекло и помахал людям рукой. Я увидел, как кто-то из них помахал мне в ответ рукой в большой рукавице. Это были самые обычные люди — торговцы автомашинами или владельцы ресторанчиков, — и в то же время они представляли для меня совершеннейшую тайну. Отец кивнул и сказал спокойным тоном: