Дети лагерей смерти. Рожденные выжить - Венди Хоулден

Чешская армия мобилизовалась, но в марте 1939 года фюрер пригласил в Берлин президента Чехословакии Эмиля Гаха и монсеньора Йозефа Тисо (главу католической церкви Чехословакии). Гитлер выдвинул ультиматум: либо они добровольно сдадутся в руки нацистов, либо нацисты сами наводнят Чехословакию в качестве «защитников» от посягательств Венгрии на границы Чехословакии. Тисо и Гаха практически немедленно согласились на условия Гитлера, и Тисо назначили президентом номинально независимой Словакии без дальнейшего вмешательства нацистов. 66-летний президент Гаха, недавно переживший сердечный приступ, согласился на условия Гитлера, но встретил сильное неодобрение со стороны своего народа. Уже 16 марта 1939 года по Чехии шествовали немецкие полки, а чешскую нацию объявили Протекторатом Богемии и Моравии.

Шестью месяцами позже Гитлер начал наступление на Польшу. Великобритания и Франция объявили военное положение. Жизнь людей в Европе уже не могла стать прежней. Евреи во всех государствах, зависимых от Германии, в один миг превратились в изгоев. На большинстве зданий появились знаки «Juden nicht zuganglich» («Евреям вход воспрещен»). Иногда встречались и более грубые – «Собакам и евреям вход воспрещен». Люди, узнавшие об ужасах, сотворенных над их единоверцами в Германии, Австрии и Польше, наводняли иностранные посольства в надежде поскорее уехать. Не в силах вынести мысли о надвигающемся ужасе, многие кончали с собой.

У семьи Приски не оставалось иного выхода, кроме как мириться с каждым нововведением. Девушка тосковала по приятным мелочам. Профессор больше не водил ее на танцы, прохожие на улицах отворачивались. «Было множество неприятностей, но с ними можно примириться ради самой жизни». Давние друзья, вроде Гизки, одного одноклассника и их семей, продолжали обеспечивать семейство Рона свежим молоком, упорно оставались верными своей дружбе. Они часто заходили навестить своих еврейских знакомых и предлагали посильную помощь. Евреи же, узнав о том, что сородичей насильно выселяют из домов и лишают имущества, стали запасаться едой и одеждой. Они закапывали свои ценности или отдавали их на хранение друзьям, хотя все знали, что за это приговаривают к смертной казни.

Те евреи, что могли уехать, убегали в Палестину, находившуюся под протекцией Великобритании, в надежде вскоре основать там сионистское государство. Среди них был и Банди, который уехал туда в 1939 году, поклявшись, что видел дурное предзнаменование. Не сказав ни слова, молодой человек Приски сбежал сначала в Бельгию, а оттуда в Чили. Он был хорошо обеспечен и молод, они уже были помолвлены, но он просто исчез. Остальные в семье выкручивались, как могли. Аничка вышла замуж в возрасте 19 лет, чтобы не стать прислугой в кофейне. У нее появился сын, Отто, но брак был недолгим. После развода Аничка взяла себе более арийское имя – Елена Груба и устроилась на работу в другую кофейню. Янко забрали в инженерный отряд, где присвоили ему звание Robotnik Zid («рабочий еврей»), выдали синий комбинезон и заставили выполнять всю грязную работу. Боежка, все еще незамужняя в свои 30 лет, вязала и шила одежду для близких. Приска была безмерно счастлива носить вещи, созданные Боежкой, в них она не чувствовала себя отброшенной к краям общества. «Я никогда не была красавицей, но всегда заботилась об опрятности внешнего вида. А люди в моем городе относились ко мне благожелательно, потому что знали о репутации нашей кофейни». Однако скоро эти люди от нее отвернулись.

В 1940 году кафе пришло в упадок. Родители семьи Рона имели ограниченное образование, мало что умели, но аккуратно вели дело на протяжении шестнадцати лет. «Они потеряли все. А ведь они такие замечательные люди». Ариец, вставший во главе бывшей семейной кофейни, благосклонно отнесся к Приске, когда узнал, что она разговаривает на английском, французском, венгерском и немецком. «Он счел эти знания ценными». Лишившись возможности работать, Приска и те, кто оставался в ее семье, решили переехать в Братиславу, новую столицу Словацкого протектората на берегу Дуная. Дедушка собрал все вещи из своей таверны и присоединился к семье. Они располагали очень маленькой суммой денег и надеялись, что евреям будет проще пробраться незамеченными в большой город. Они оказались правы. Во время прихода нацистов евреи составляли 12 % населения Братиславы (15 000 человек) и отлично там ассимилировались. Несмотря на нацистский режим, им удалось найти жилище в доме на Шпитальской улице, и, подрабатывая частным учителем, Приска вновь смогла ощутить вкус радости, который связывала с детством в кафе. Особенно ей нравилась кофейня «Асторка», где теснилось множество интересных людей, с которыми она общалась на разных языках. Именно в «Асторке» в 1940 году она заметила стройного мужчину с усами, который о чем-то разговаривал с ее знакомыми.

«Он о чем-то оживленно и внимательно говорил моей подруге Мими, фармакологу. Внезапно она встала и подошла ко мне, сообщив, что я ему понравилась». Смелый ухажер подошел и представился. Тибор Левенбейн, польский журналист еврейского происхождения, бегло говорил на немецком и французском, приехал с северо-запада страны, из Пухова. Каждый раз, когда они виделись, он был подвыпившим, потому Приска заметила, что не хочет общаться с пьющими мужчинами. Он только и ждал, как сможет ее впечатлить и расположить, поэтому немедленно дал слово больше не пить и сдержал его. Однако продолжал курить и хранил невероятную коллекцию из сорока трубок, к которым Приске нельзя было прикасаться. Тибор был педантичен в одежде, у него накопилось не менее сорока рубашек. Ни на минуту не забывая о том, что он писатель, Тибор всюду носил с собой блокнот, в котором периодически что-то записывал. Он и марки собирал, но Приска любила говорить, что с ее появлением она стала его главным хобби. Тибор был единственным сыном Генриха и Берты Левенбейнов. Отец владел небольшой фермой, но Тибор не захотел ограничиваться наследственным делом и переехал в Братиславу, где устроился журналистом в Allgemeine Jüdische Zeitung, где писал о спорте и политике. Из-под его пера вышла и небольшая книга – Slovensko-Židovské hnutie a jeho poslanie («Словацко-еврейское движение и его миссия») – о том, каково быть ассимилировавшимся евреем в Словакии.

Когда Нюрнбергский закон стал препятствием для его карьеры в газете, добрый грек, владелец Дунайского банка в Братиславе, любезно предложил ему работу клерка. Тибор был стройным и ухоженным, не слишком темные волосы и бледная кожа не выдавали в нем еврея, что в то время было очень важно. Выглядел он настолько хорошо, что его несколько раз посылали в командировки в Прагу и Брно, что было немыслимо для еврея. У работодателя оказались отличные связи, и Тибору все было по плечу. Благодаря карьере журналиста он познакомился с множеством людей, все были с ним крайне обходительны, а человеческая учтивость распространялась и на девушку, которая держала его под руку Каждое утро Тибор по пути на работу провожал Приску в «Асторку», где она наслаждалась кофе с кусочком торта. Когда он выходил, то каждый раз салютовал ей из-за окна, Приску забавлял этот ритуал. По вечерам они прогуливались вдоль Дуная, излюбленного места парочек. На берегу играли уличные музыканты, а молодежь наслаждалась волнением лунного света в воде от проходящих мимо лодок и паромов. На протяжении полугода ухаживаний Тибор каждый день писал Приске письма, в них он звал свою возлюбленную Pirečka Zlaticko – «моя золотая Пиречка», а она в ответ звала его Тибко и Тиборко. Приска хранила каждую его записку, некоторые из них были короткими, но абсолютно все – исполнены теплотой. Практически все они сохранились. В одном из писем Приска пишет своему возлюбленному: