Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи - Эдит Хейбер

разоткровенничаться. Она признается, что «тоже проливала слезы / По поводу нашей русской березы», что ей хочется вновь увидеть хитрого русского мужика, московский Кремль, Лобное место на Красной площади. Теперь ее тоска достигла такой силы, что для ее облегчения требуются и береза, и крестьянин, и Лобное место – «все вместе!» [Тэффи 1997–2000, 3: 99, 100][338].

После всплеска публикационной активности Тэффи в апреле – декабре 1920 года в течение последующих двух лет ее имя практически не появлялось на страницах эмигрантской прессы.

Через много лет политик и журналист Г. А. Алексинский (1879–1967) вспоминал, что она не могла писать из-за сильнейшей тоски по родине [Алексинский 1952: 135]. Он предложил ей обратиться к поэзии, и в 1921 году некоторые ее стихотворения появились в издаваемом им пражском еженедельнике «Огни»[339]. В 1921–1922 годах она также опубликовала ряд стихотворений и серьезных рассказов в берлинском журнале «Жар-птица». Впоследствии они вошли в сборники «Passifol ra» и «Вечерний день».

Положение Тэффи стало еще более критическим летом 1921 года, когда она серьезно заболела. В июле, находясь на курорте Контрексевиль в Вогезских горах, она писала Буниной, жалуясь на свое «ужасное состояние», а 9 августа Бунина записала в своем дневнике, что «Тэффи перевезена в Париж в городскую больницу. <…> Значит, денег у нее нет, раз дело дошло до больницы. Неужели богатые друзья не могут что-нибудь для нее сделать?»[340] Болезнь – оказалось, что она заразилась тифом, – и в самом деле оставила Тэффи без гроша в кармане, и в июле она попросила Бунину похлопотать, чтобы Комитет помощи русским писателям и ученым, в котором та состояла, выделил ей 700 франков, а в сентябре попросила еще 2000 франков, частично ушедших на возвращение долга издателю Т. И. Полнеру (1864–1935), который помог ей оплатить лечение в больнице[341]. Очевидно, Тэффи продолжала нуждаться, поскольку 4 февраля 1922 Цетлины провели благотворительный концерт в ее пользу, в котором приняли участие французские артисты, в том числе звезда мюзик-холла певица Мистенгет[342].

Германия: 1922–1923

В первые годы жизни в эмиграции многие художники и интеллектуалы, терзающиеся из-за утраты родины, были охвачены глубоко засевшим в них беспокойством, заставлявшим их переезжать из одной страны в другую. Это относилось и к Тэффи. Германия казалась наиболее привлекательной, потому что для тех, кто располагал свободно конвертируемой валютой, жизнь там была дешевле. Основным русским центром оставался Берлин, однако многие эмигранты потянулись из Франции в расположенный в Рейнской области Висбаден, который до 1930 года был оккупирован странами Антанты и куда можно было приехать без визы[343]. Тэффи воспользовалась ситуацией и приблизительно с марта по ноябрь 1922 года почти все время провела в этом городе[344]. В июле Дон-Аминадо так описывал Бунину ее манеру держаться на публике: «Тэффи – в Висбадене, поет под гитару, вся в белом»[345]. В паре писем, адресованных Буниной, Вера Ильнарская сообщает сплетню о «сердечных делах» Тэффи: «Недавно приезжал ее парижский роман – доктор Гольденштейн, и мы все ждали дуэли с романом Вейсбаденским, но доктор предпочел ретироваться с разбитым сердцем»[346]. Объявился там и другой страдающий от безнадежной любви парижанин, драматург и журналист В. Л. Биншток (1868–1933), на деньги Комитета помощи русским писателям и ученым организовавший вечер Тэффи. Когда Ильнарская поинтересовалась относительно помощи ее мужу, Тэффи заявила, что комитет выдает деньги «только на операцию, похороны или тем, в кого влюблен Биншток». Удрученная Ильнарская спрашивала у Буниной, правда ли это или «или Тэффинька, по обыкновенью, соврала?». Во втором письме она рассказывает о висбаденском романе Тэффи:

Тэффи поправилась: прыгает, как козочка, обзавелась поклонником – генералом, правда… не первой молодости, но зато он один из директоров Добровольного флота [советского судоходного общества]: деньги значит есть – продают российские пароходы! Это дает ему возможность шикарно ухаживать. <…> Молодец Тэффинька, не зевает, а в Париже Биншток [на нее] работает[347].

Впрочем, как это часто бывало, под напускным легкомыслием поведения Тэффи скрывалось внутреннее смятение. Ее переписка позволяет почувствовать ее тревогу за дочерей, находившихся в Польше; должно быть, она беспокоилась и о брате Николае, который еще не вернулся из Сибири, куда отправился в феврале 1919 года (после роспуска экспедиционного корпуса русской армии во Франции) на поддержку Колчака[348]. (Николай должен был вернуться во Францию осенью 1922 года.) Но самую сильную боль причиняла ей судьба любимой сестры Елены. В письме своему старому петербургскому знакомому А. Л. Волынскому (в то время председателю Петроградского отделения Союза писателей) она обратилась к нему «с горячей просьбой» помочь ее сестре, которой «очень-очень плохо живется» и которая «будет спасена», если «устроится в общежитие и получит паек»[349].

Должно быть, полученный Тэффи ответ не обнадеживал, поскольку вскоре в письме Буниной она сообщила: «…моя любимая сестра, единственное, что меня связывало с Россией, – умерла»[350]. В «Воспоминаниях» она пишет, что на Пасху 1919 года, когда она находилась на борту корабля, сестра «пришла [к ней] маленькой девочкой, какой [она] больше всего любила ее». И только через три года, то есть в 1922 году, находясь в Висбадене, она узнала: «…в эту ночь за тысячи верст от меня, в Архангельске, умирала моя Лена…» [Тэффи 1931а: 213]. Тэффи описала Буниной то, как на нее повлияла эта утрата: «Теперь совсем пусто. <…> А я в четыре дня похудела, почернела и молчу». Как всегда, она считала, что лучше всего скрывать свое горе от окружающих: «Не говорю Лоло [и его жене] ничего».

Осенью 1922 года Тэффи переехала из Висбадена в Берлин, который немцы часто называли «второй столицей России», поскольку город заполонили около 100 000 русских – не только эмигрантов-беженцев, но и путешественников из Советской России, пока еще не были возведены непреодолимые барьеры для выезда за границу[351]. Русские оседали в основном в юго-западной части города, где располагались шесть русских банков, выходили три ежедневные газеты, работали 20 книжных магазинов и 17 крупных издательств [Азаров 2005: 121]. Последние служили приманкой и для писателей-эмигрантов, и для советских авторов. Считается, что в 1922–1923 годах в Берлине было издано больше книг на русском языке, чем в Москве и Петрограде [Williams 1972: 133, 137; Азаров 2005: 126]. Тэффи воспользовалась такой роскошью и в 1921 году опубликовала там три книги: «Рысь», «Passifol ra», лучший из ее поэтических сборников, и «Шамрам», состоящий из легких стихотворений в восточном стиле.

«Passiflora»

Еще в 1921 году Тэффи