Спасти огонь - Гильермо Арриага

взгляды говорили сами за себя. Кровь отозвалась у тюремной публики так, как ни разу не отзывалась у другой аудитории.

Танец завершился, наступила полная тишина. Потом стали слышны перешептывания, и вдруг грянули долгие аплодисменты. Никто не улюлюкал и не вскакивал на ноги. Чувствовалось, что люди тронуты. Некоторые даже вытирали слезы. Нам хлопали несколько минут. Мы снова переглянулись, теперь уже радостно. Наши переживания, разочарования, борьба с бюрократией оказались не напрасны. Помнится, Люсьен говорил мне: «Когда-нибудь ты найдешь свое племя». У меня было чувство, что вот оно, мое племя.

Мы добились абсолютного триумфа. Без прессы, без критиков, без рецензий. Добились не пафосного успеха среди знатоков, а высшего и чистейшего триумфа. По улыбкам танцовщиц было заметно, как они довольны. Наша техническая команда пребывала в приятном волнении. А мы были просто счастливы. Педро и Хулиан тоже аплодировали из-за кулис. Это ведь и их достижение. Зажегся свет, и ряд охранников встал вкруг сцены. Нельзя забывать, где мы находимся. Ход мыслей и поступки этих людей не предугадать.

Хулиан позвал на сцену группу заключенных. Это были члены культурного комитета, шесть человек, ответственных за организацию мероприятий и порядок во время них. Пока они шли, я пробежала глазами зал в поисках неведомого кавалера, которого посулил мне Педро. Заметила в толпе Карлоса Ачара, миллионера ливанского происхождения, осужденного на семь лет за беззастенчивую попытку мошенничества в отношении партнера по бизнесу, гораздо более богатого и влиятельного, чем сам Ачар.

Он, без сомнения, был красивый мужчина. Волнистые волосы, длинные ресницы, черная поросль на предплечьях, хорошее телосложение. Словом, идеальный левантийский тип, хотя мне он всегда казался скучноватым. Он часто входил в списки самых хорошо одетых мужчин Мексики. А это сразу, как говорят гринго, tum off. Какая женщина захочет встречаться с мужчиной, который тратит больше времени на свою внешность, чем она? Он подошел ближе к сцене, и я заметила следы пластики на его лице — подтяжка придавала ему какой-то кукольный вид. Нет, не может быть, чтобы у Педро оказался такой плохой вкус.

Члены комитета подарили нам по букету. Компания у них подобралась разношерстная. Смуглый мужчина с веракрусским выговором, толстяк, не перестававший платком утирать пот со лба, женоподобный юноша, сплошь татуированный здоровяк, благородного вида мужчина лет пятидесяти и бритый наголо парень с наколками в виде слез под глазами. Мужчина лет пятидесяти — по-видимому, глава комитета — поздравил меня с успехом. Потом вынул из кармана рубашки листик, надел очки, взял микрофон и стал читать: «Марина, от имени заключенных я хочу поблагодарить вас и вашу труппу за то, что вы скрасили наши серые будни. Мы заперты в кубе из бетона и железа, и наши дни протекают в дурмане скуки. Мы впадаем в спячку, мы ожесточаемся, и нам легко утратить надежду. Но сегодня вечером ваш спектакль напомнил нам, что истинная свобода обитает в нас самих. Сегодня вы сделали нас свободнее». Его речь произвела на нас впечатление, особенно учитывая окружающую обстановку. Люди, чья вольная жизнь отменилась на долгие годы, почувствовали себя свободнее благодаря танцу. Чего еще можно требовать от искусства? Эти отщепенцы — и есть мое племя. Наше племя.

Я попросила у оратора разрешения обнять его, и публика встретила просьбу аплодисментами. Кто-то из заключенных в шутку выкрикнул: «И поцеловать!» Оратор учтиво поднял руку и покачал пальцем. Тогда я спросила, нельзя ли мне взять речь. Он протянул мне написанный от руки текст, где несколько слов было зачеркнуто.

Комитет проводил нас до выхода из зала. Некоторые заключенные просили автографы. Все вели себя как джентльмены. У самой двери стоял высокий крепкий светловолосый мужчина. «Музыка Кристиана Йоста — прекрасный выбор», — сказал он мне. Я удивилась, как он узнал. Йост — один из самых выдающихся современных композиторов, но широкой публике он не известен. «Спасибо», — сказала я. Этого мужчину сложно было не заметить. Он выделялся на фоне остальных заключенных. Ачар рядом с ним выглядел просто сосунком. «Барток тоже подошел бы». И снова я была изумлена. Я брала музыку Белы Бартока для первых репетиций «Рождения мертвых». «Что именно?» — спросила я, чтобы испытать его. «Музыка для струнных, ударных и челесты», — ответил он. Я использовала другое произведение, но сходное по тону. Мужчина, который прочел речь, произвел на меня неизгладимое впечатление, но этот блондин просто убил наповал.

Он протянул мне бумажку с телефонным номером: «Может, ты как-нибудь позвонишь? Я с удовольствием поговорил бы с тобой». Он сказал это уверенно, глядя мне в глаза и не переставая улыбаться. Его прозрачные голубые глаза меня напугали. «Конечно, — сказала я, — очень постараюсь». Он вытянул вперед огромную руку: «Договорились?» Я взяла эту руку и попыталась невозмутимо пожать. Не получилось. Ее было просто не охватить, эту ручищу. Сомнения отпали: вот про кого говорил мне Педро.

Я попрощалась с ним, и меня увлекло дальше в окружении целого роя охраны. Несколько заключенных пошли за нами. На прощание они помахали и прокричали: «До скорой встречи!» Не просто «до свидания», а «до скорой встречи». И мы уже хотели вернуться к ним, к нашему новому племени.

Хосе Куаутемок не мог этого знать, но, как только он уехал из Акуньи, Эсмеральде подписали приговор. Она выказала себя хитроумной шпионкой. Высосала нужную информацию, как колибри высасывает нектар. Можно сказать, сварила суп и подала с пылу с жару, от души налила. Лапчатого Хосе Куаутемок выследил благодаря карте, которую она нарисовала. Здесь, здесь и здесь. С Галисией ему тупо повезло, но повезло в той системе координат, которую она расписала. Никто не видел, как Хосе Куаутемок убил Галисию. На землях нарко вообще никто никогда ничего не видит, и даже тот, кто видит, на самом деле не видит. Экран от страха гаснет, наступает полный фэйд аут. Когда кругом стреляют, мозг становится на паузу и говорит себе «плей», когда покойник уже валяется в луже крови. Хосе Куаутемок уложил гада в упор, и никто, ни единый человек, не смог описать его рост, цвет волос или одежду.

Ни одна камера на столбах не записала, как свинец встрепал Галисии прическу. Вот такой он, местный Большой Брат. Куда там. В Нарколенде полицейскими камерами заправляют бандиты. Отключают за милую душу. А конкретно эти вывели из строя, потому что собирались убрать очередного бизнесмена, который отказался отстегивать.

Ни свидетелей,