Лапти сталинизма. Политическое сознание крестьянства Русского Севера в 1930-е годы - Николай Кедров

В своей монографии «Сталинские крестьяне» Ш. Фицпатрик проанализировала характер крестьянских представлений о Сталине в 1930-е годы. Следствием этого анализа стал вывод о глубокой оппозиции крестьянства к вождю. Это наблюдение вряд ли возможно оспорить, однако, по нашему мнению, американская исследовательница все же несколько сгустила краски. Особенно это проявляется в ее трактовке крестьянских «писем во власть». В частности, она утверждала: «Авторы писем, даже ходатайств — редко рассыпались в похвалах и благодарностях Сталину и цитировали его изречения. Обычно они вообще избегали упоминаний о нем»; далее она описывает ряд исключений из этого общего правила. Конечно, крестьяне могли писать свои обращения непосредственно И. В. Сталину, М. И. Калинину, другим государственным деятелям, но не обязательно в «низкопоклонническом духе». Конечно, в «редких письмах» льстивые реверансы в адрес «вождя» все же присутствовали, но делались они, по мнению Ш. Фицпатрик, «двусмысленным образом»[293]. Эта ступенчатая система уступок и ограничений наводит на мысль об общем значении вышеизложенного тезиса в концепции Ш. Фицпатрик. Возможно, столь однозначная оценка крестьянского петиционного движения была отчасти продиктована концептуальными соображениями. В таком случае крестьянские «письма во власть» служили еще одним доказательством враждебности крестьянства сталинскому режиму и противопоставлялись фальшивому миру «потемкинской деревни» (идеализированному образу советского села, который транслировался пропагандой и был представлен на официальных мероприятиях). Отсутствие реальной массовой поддержки со стороны большей части советского общества, то есть фактическая слабость власти, заставляла правящую верхушку СССР во главе со Сталиным идти на определенные уступки (такие как разрешение крестьянам иметь личное подсобное хозяйство или репрессии в отношении непопулярных у жителей села местных руководителей в ходе показательных процессов 1937 года). Характеристика крестьянских «писем во власть» как формы социального протеста встречается и в российской литературе[294].

В контексте данного исследования нам сложно судить о мотивах поступков Сталина, однако рассмотренные нами материалы крестьянских обращений позволяют взглянуть на характер крестьянской репрезентации центральной власти, представленный в письмах, несколько иначе. Прежде всего следует иметь в виду, что крестьяне писали свои обращения, письма, ходатайства в адрес советских политических лидеров. И делали они это регулярно. Поток крестьянских писем в органы власти оставался действенным каналом политической коммуникации на протяжении всех 1930-х годов. Думаю, с этим утверждением согласится любой исследователь, работавший с личными фондами партийных лидеров или материалами Рабоче-крестьянской инспекции. Другое дело, что круг адресатов был ограничен незначительным количеством имен. Из лидеров союзного уровня это прежде всего И. В Сталин и М. И. Калинин. Последний был особенно популярен среди крестьян, вероятно, в силу своего крестьянского происхождения и кротости политического темперамента. Если Сталину писали как первому лицу государства, то в Калинине крестьяне зачастую видели своего непосредственного заступника. Нередко крестьяне писали и местным партийным функционерам, в частности секретарям крайкома ВКП(б) С. А. Бергавинову и В. И. Иванову. Последний, подобно Калинину, оценивался как защитник крестьянства на краевом уровне. Вероятно, также с его деятельностью жителями села связывалось легкое смягчение режима в годы «сталинского неонэпа». Хотя грамотные крестьяне могли читать газеты, а вся крестьянская масса подвергалась интенсивному пропагандистскому воздействию, круг активно фигурировавших в деревенской молве политических персонажей был сравнительно невелик. Так, житель деревни Красный Бор Тотемского района А. М. Дерябин, неожиданно для себя получив в феврале 1937 года премию в 2000 рублей, откровенно славословил в адрес Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова,

Калинина, Орджоникидзе, Жданова, Андреева, Чубаря, Постышева[295]. К числу лиц, имена которых были известны в деревне, следует добавить лидеров различных оппозиций: Троцкого, Бухарина, Каменева, которые, разумеется, не могли стать адресатами подобострастного письма тотемского крестьянина, но фигурировали в деревенских слухах, даже после того как утратили влияние в политической жизни страны. В целом уровень политической грамотности северного крестьянства оставался низким. Даже многие среди считавшихся политически более развитыми участников краевого слета ударников животноводства в 1935 году — по выражению региональных партийных функционеров — «не знали кем работают Сталин, Молотов, никогда не слышали о Димитрове, Тельмане»[296]. Если имена высших политических руководителей СССР крестьяне все же знали, то значение их должностей в системе власти и полномочия тех или иных лиц представляли с трудом. В этом отношении показателен вопрос делегата от Междуреченского района сталинского ударника Кашкина, прозвучавший на том же съезде: «Раз товарищ Сталин самый большой и дорогой для нас человек, то почему он секретарь, а тов. Калинин председатель»[297]. Примерно с той же проблемой столкнулись несколько жительниц деревни Никулинское Кубино-Озерского района. Свое письмо «отцу народов» в 1932 году они начали так: «В город Москву главному начальнику секретарю тов. Сталину», а затем, видимо, после момента раздумья вычеркнули из этого обращения слово секретарь[298]. Все это позволяет высказать предварительную гипотезу о том, что для крестьян не было характерно представление о власти как сложноорганизованной системе и они просто переносили реальность деревенской жизни, где свои председатели и секретари имелись в каждом сельсовете, на организацию власти в центре.