Живу, пока люблю - Татьяна Львовна Успенская-Ошанина

работать с утра до ночи, чтобы дать возможность детям выучиться, чтобы помочь им с жильём.

Звонок прозвучал так резко и так неожиданно, что Евгений вздрогнул. Подхватил трубку, не дай бог проснётся Вера. Её глаза следят за ним.

— Я договорилась о бесплатном лечении. Пройдёшь курс химии, а там посмотрим. — Тамиша объясняет, куда ему надо прийти и кого вызвать, как всё будет проходить.

— Сколько?! — спрашивает Евгений, когда она замолкает.

«Возможно чудо?» — с удивлением ловит в себе мысль.

— Что «сколько»? Я же сказала, бесплатно.

— Сколько я проживу после химии и радиации?

Пауза — долгая. Голос Тамиши — детский:

— Год, полтора. — А потом снова скороговорка — куда и когда приходить.

И снова пауза.

Ещё звучит в паузе торопливый Тамишин голос, передающий ему информацию, но этот голос ведёт его под камень чужой земли.

Откуда камень? На камень денег у его детей не будет.

— Зачем? — задаёт он следующий вопрос.

Не Тамише, себе.

Он хочет к Елене, чего же о чуде печься?

Чудо случилось. Он не сдох сразу. В его жизни появились Тамиша и Пол. Предлагается ему бесплатное лечение. Очень много ни с того ни с сего подарено одному человеку! А он не радуется бесплатному лечению.

— Что «зачем»? — неуверенно спрашивает Тамиша.

— Вот видишь, — смеётся Евгений. — Ты и не можешь ответить на мой вопрос. Сама говоришь, радиация и химия после тяжёлых и длительных мучений подарят мне ещё год, ну полтора. На самом-то деле — что такое полгода и год перед вечностью? Спасибо тебе, Тамиша. И за Пола спасибо, и за это предложение. Вернее, за твою доброту, за то, что ты есть. Но я не хочу напоследок мучиться из-за химии и радиации, не хочу облысеть. Я лучше прожгу их.

— Кого «их» и что это значит?

— Денёчки, оставшиеся мне. Это значит, что я в свои оставшиеся денёчки буду делать то, что хочу.

— А что ты хочешь делать?

Евгений засмеялся:

— Это вопрос. Он требует обдумывания. Надо хорошо подумать и составить список того, что я хочу. Вообще-то я хочу в поход. Я люблю путешествовать. А что? Куплю рюкзак и отправлюсь в путь. Только не в горы. Пойду вдоль моря и буду идти и идти. Вдыхать его запах, горланить песни. Я, Тамиша, хочу петь песни. Правда, я совсем разучился их петь. Но хочу! Да что ты плачешь? Я пока не сдох. Не плачь, Тамиша. Была бы ты мужиком, мы бы распили с тобой бутылочку!

— Я могу. Я пью, как мужик, — смазанным голосом сказала Тамиша и отключилась.

А Евгений понял, что ему делать. Он откроет свой бизнес, чтобы успеть заработать для детей на учёбу, машины и жильё. Он будет чинить компьютеры.

Вадька теперь разбирается в компьютерах получше него! Через месяц окончит школу с курсами и идёт работать программистом в большую компанию, где он уже полгода подрабатывает, — его уже пригласили. Вечерами Вадька будет помогать. «Отец и сын». Чем не работа? Целый день сиди дома. Ни мата тебе, ни пьяниц, блюющих на сиденье, не помнящих своего адреса, ни бессонных ночей. Спи вволю, а проснёшься — чистый труд. В удовольствие. Да они с Вадькой разбогатеют на этом! Будет своя, постоянная клиентура.

Он ходит взад-вперёд по гостиной. Варвара в школе. Вера спит. Вадька на работе.

«Ты, Тамиша, не знаешь главную причину моего рака. Я — плохой муж. Я погубил свою жену. Я — плохой отец. Я не обеспечил детям ни детства, ни образования, ни статуса. Бесправные. Взаймы на учёбу банк не даст! Умные дети. Талантливые дети. Варвара пишет хорошие стихи, хорошо рисует. Вадька физику хорошо знает. Им бы российских учителей! Какие достались мне. Я не сумел передать своим детям даже то, что знал сам: на Олега работал! А теперь память отказывает. Одну строчку стихов помню, три забыл. Выплывет ещё строчка, одинёшенька, что с ней, с разъединой, делать?! Ею детскую душу не накормишь. Математику знал, физику знал, литературу знал, как-никак в физико-математической школе с литературным уклоном учился, куда всё делось?»

Спрятаться от стыда.

Сам не заметил, как снова стена перед ним, с облупленной краской, снова он лежит и смотрит в серое пятно среди голубизны. Его будущее — это серое пятно. Разрастается в его американскую жизнь — без просвета.

Гремит музыка — Варвара пришла из школы. Чмокает дверца холодильника — Вадька вернулся с работы. Голос Веры: «сделай то», «сделай это» — щелчки кнута по нему. От Вадьки требует сигарет, от Варвары — уборки.

— Элка, приснись мне! Поговори со мной! Я иду к тебе. Почему же снова ты от меня прячешься? О чём бы ты спросила меня сейчас? Я знаю о чём. Что удалось в моей жизни, что не удалось?

Лупится стена. Еленины глаза смотрят в небо. Она стоит у сосны.

— Мне всё не удалось, Элка. Профессии нет. Жена психически больна. Дети не имеют образования, растут, как сорная трава. Я виноват, Элка. Вере искалечил жизнь. Не любил, не подарил любви. Не помог ей реализовать себя. Она жгла рисунки, я не создал ей условий начать снова писать, не помог с выставкой. Детей не выучил.

Пластинка затёрлась, заелозила на одном месте:

— Элка, я не вижу тебя. Черты твои расплываются. Явись передо мной. Я спешу к тебе, а ты опять прячешься. Поговори со мной. Сними с меня вину. Я забыл твоё лицо, твой голос.

Он идёт в туалет, когда его семейство едет с Вадькой в магазин. Он пьёт воду и снова ложится носом к стене.

— Па, ты хочешь есть? — Голос Вадьки над ухом. — Я зажарил курицу. Варька испекла оладьи. Пойдём поедим. Па, тебе сделать кофе?

Он хочет есть, он садится со своей семьёй за стол. У них сейчас есть деньги. Нужно купить Вадьке машину, и он говорит об этом.

— Сколько тебе заплатили? — спрашивает Вера.

— Три месяца оплаты за квартиру, Вадьке — машина, мою — починить, — говорит он Вере.

— Мне дать двести долларов, — говорит Вера. — И не будешь спрашивать, что я с ними сделаю.

«Я никогда не спрашивал», — хочет он сказать и до боли прикусывает язык: он никогда не даёт ей денег, он никогда не покупает ей новых вещей, она ходит в чужих обносках, он никогда не балует её.

— Конечно, Вера, я дам тебе деньги. Пятьсот.

Он ест курицу, ест оладьи и бежит к облупившейся стене — острая боль почти лишает его соображения, сил хватает только рухнуть на тахту. Сознание исчезает, а когда