Небесный скиталец - Кеннет Оппель

Я глухо рассмеялся, все еще сомневаясь:

— А если я скажу «нет»?

— Полагаю, тогда мне придется идти самой.

Она пойдет. Я уже улыбался, отчасти с досадой, отчасти восхищаясь ее упрямством. Она пойдет и заблудится, и я буду чувствовать, что виноват в этом. Придется посылать большой поисковый отряд, и на это понадобится куда больше времени. И она может попасть в беду. Я вздохнул. Если я пойду с ней, на все уйдет несколько часов.

— Я свободен от вахты до полудня, — сказал я, не оборачиваясь. — Мы можем выйти, едва рассветет. Тем не менее надо будет торопиться.

— Спасибо. — Она подошла ко мне. — Спасибо, Мэтт. Извините. Я не хотела обидеть вас. Я не имела в виду, что мистер Лунарди…

— Лучше меня? Но так и есть, разве нет? Давайте не будем притворяться. Он богат, он старше, он красив, он почти младший офицер…

— Правда?

— Конечно, — едва не крикнул я. — Младший матрос. Вы что, не заметили эмблему у него на воротнике?

— Нет, не заметила.

— Золотые штурвалы? Сверкающие, как маленькие солнца?

Она покачала головой:

— Все эти эмблемы для меня одинаковы. Мне казалось, они есть у всех.

— Кроме меня, — гневно бросил я.

— И кстати, мне он не кажется красивым.

— Нет?

— Нет, — категорично заявила она. — Он вообще не в моем вкусе. Знаете, единственная проблема, которая может возникнуть у нас рано утром, — в лесу может быть маловато света.

— Или так, или никак, — ответил я. — Другого шанса может не быть до самого отлета.

— Хорошо, — сказала Кейт. — В любом случае я возьму вспышку.

— А мисс Симпкинс? — поинтересовался я.

— О, она еще будет прикована к постели. — Кейт произнесла это без намека на симпатию. — Я все знаю про эти ее головные боли. В половине случаев это способ увильнуть от работы.

— Ну, работа у нее действительно просто ужасная.

Она, казалось, на миг обиделась, пока не сообразила, что я шучу.

— Марджори даже не узнает, что я покидала корабль, — сказала она. — Я оставлю ей записку, что ушла завтракать, а потом буду читать в салоне, чтобы не мешать ей отдыхать. Так что все предусмотрено.

Это было неправильное решение, и я знал это. Но не мог отпустить ее одну бродить по лесу. Кроме того, мне хотелось еще раз взглянуть на эти кости и помочь ей забрать их. Мне приятно было помогать ей.

— Тогда примерно в шесть тридцать, — сказал я. — Ждите меня внизу главной лестницы.

Я ужасно устал и, казалось, должен был провалиться в сон, едва коснувшись щекой подушки. Но нет. Я пытался уснуть, воображая, что мы летим. Я представлял себе «Аврору», поднимающуюся в безоблачное небо, и себя в командной рубке, ведущим ее. Но каждый раз, когда я почти задремывал, какая-то часть моего сознания впадала в панику, выталкивала меня из сна и сердце мое начинало колотиться. Я как будто вернулся в тесные, с низкими потолками комнаты в Лайонсгейт-Сити.

Отвратительно было так скверно чувствовать себя в собственной любимой каюте. Она маленькая, но дело не в этом: когда «Аврора» летит, каюта становится большой, как само небо, и сон мой безграничен, как континенты, и глубок, как океан.

Сейчас она превратилась в тюремную камеру.

Было уже четыре утра, когда тело мое не выдержало и я заснул, несмотря на сумятицу в голове. Я спал, и мне снилось, что я бегу по берегу. За мной несется скелет, невесомо паря над песком, взмахивая костяными крыльями и далеко выкидывая ноги. Челюсти оскалены.

А я такой медлительный, такой слабый. Я едва отрываю ноги от песка, чтобы сделать шаг. Почему я не могу бежать быстрее? Он вот-вот догонит меня. Что со мной случилось? Я должен лететь, но не могу оторваться от земли.

Я рвал лианы, нависавшие над веткой, стараясь дать доступ свету. Мне было не по себе от этого занятия, и я поглядывал на скелет, будто ждал, что он сейчас задвигается, рассерженный, что потревожили его долгий уединенный сон. Теперь, когда вокруг стало просторнее и утреннее солнце заливало его иссохшие кости, он словно уменьшился и выглядел печальным, осевшим и съежившимся на широкой ветке, и уже не казалось, что он готовится к прыжку.

— Великолепно, намного лучше! — крикнула с земли Кейт. Я спустился по стволу, и она сделала фотографию снизу. Она сказала, что важно точно показать, где был обнаружен данный экземпляр. Она пользовалась камерой поменьше той, которую я видел в ее апартаментах. Это был компактный ящик с большой зеркальной лампой на передней крышке. Когда она делала снимок, мощная вспышка заставляла лесных насекомых на миг замолкнуть.

Камера и вспышка удобно помещались внутри кожаного футляра с мягкими внутренними стенками. Кейт несла его на ремне через плечо, пока мы в утренних сумерках пробирались по лесу. Я предлагал понести его, он выглядел довольно громоздким, но она отвечала, что все в порядке, это ее аппарат, ей с ним и возиться, и это произвело на меня впечатление. Тем не менее она дала мне нести саквояж. Она настояла на том, чтобы взять его и сложить туда кости. Я чувствовал себя нелепо, продираясь сквозь папоротники и заросли с саквояжем, расписанным розочками.

— Я оставила в нем довольно много тряпок, — сказала Кейт, — чтобы заворачивать кости. — Кости, по ее словам, вещь хрупкая, а эти — особенно. Она не хочет, чтобы они раздробились или поломались.

Мы добирались до дерева больше часа.

— Вы можете встать вплотную к ним, — обратилась она ко мне снизу, — конечно, не касаясь их?

— Зачем? — поинтересовался я.

— Масштаб.

Мне было неуютно рядом со скелетом, но я тем не менее неохотно примостился возле него и уставился в большой черный глаз камеры. Вспышка!

— Отлично, — бросила она. — Я лезу.

Сначала она подала мне камеру, потом я помог ей вскарабкаться на нижнюю ветку. На ней был белый теннисный костюм из хлопка, с отчаянно короткой юбкой, чуть ниже колен, но зато подол не путался в ногах и было гораздо легче лазать по дереву. Еще она обула сандалии на плоской подошве, с надежными пряжками. Ноги ее были обнаженными, и, когда я первый раз это заметил, щеки у меня вспыхнули. Даже в тропический зной у юных леди не принято разгуливать с голыми ногами. Я старался отводить от них глаза. Они были белые, в фиолетовых синяках — результат наших вчерашних гонок по лесу и лазанья по деревьям.

Прежде чем начать снимать, она измерила скелет матерчатой мерной лентой — длину, ширину, высоту, сделала еще кучу других промеров, на мой взгляд совершенно ненужных, и записала все это. Я заметил, что она использует журнал своего деда, продолжая работу, начатую им год назад. Мне нравилось наблюдать за ее руками — как она пишет, как ее пальцы держат карандаш. У нее были красивые, длинные пальцы, но и сильные на вид. Наверно, она их натренировала, листая страницы в книгах.