Арена заблудших - Марина Ясинская

Конечно, когда Фьор жил там, в обычном мире, он вовсе не считал свою жизнь не то что счастливой, но даже удовлетворительной по самым средним стандартам. Да и как ее считать такой, когда все однокурсники беспечно наслаждались студенческой жизнью, а он после лекций бежал на работу, возвращался домой за полночь, убирал на кухне за матерью пустые бутылки и готовился к семинарам до глубокой ночи – только чтобы завтра начать все сначала? А уж после того, как Ира стала встречаться с Владом… Хотя как раз это – привычная жизненная история, такое случается сплошь и рядом, и только из-за нее не стоит считать себя самым невезучим человеком на свете. Другое дело, что далеко не всякий потом узнает, кем оказался новый парень его бывшей – и в какую беду попала девушка…

В любом случае Фьор не мог отрицать, что его личный опыт – наглядное подтверждение старой, заезженной и потому часто пропускаемой мимо ушей истины: что имеем, не храним, потерявши, плачем. Он был недоволен своей жизнью, но стоило ее потерять, как она сразу высветилась для него в самых привлекательных красках, и отчаянно хотелось вернуться. Вернуться именно в жизнь, ту самую, которая так не нравилась, а не из-за Иры или из-за обиды на нее и уж тем более не из-за мести Владу. Если вначале у него и была какая-то обида на девушку, то после того, через что ей пришлось пройти, от обиды не осталось и следа, ее словно выжгло в душе, и все, что Фьор хотел, – чтобы Ира смогла вернуться к нормальной жизни и научиться ей радоваться.

Что до мести Владу – ее он успел свершить до того, как его выбросило из жизни. И когда Фьора арестовали, он не выкручивался, чтобы ему скостили срок, не говорил, что все вышло случайно и у него не было умысла. Он не унизил бы свою месть обесценивающей ложью и был готов заплатить за нее самую высокую цену. И заплатил бы, если бы однажды дверь в камеру не открылась и конвойный не завел бы в нее парня, который выглядел один в один как Фьор. А самого Фьора никто словно и не замечал. Дверь камеры оставалась широко распахнутой, конвойный говорил с его двойником, а Фьор только растерянно хлопал глазами – до тех пор, пока его точная копия вдруг не встретилась с ним взглядом и не кивнула на выход с немым, но совершенно ясным приказом: «Уходи!»

Ошеломленный, растерянный, не верящий происходящему, Фьор подошел к двери, возле которой застыл другой конвойный, не обращавший на него ровным счетом никакого внимания. Он постоял на пороге, а потом рискнул выйти в коридор. Никто его не замечал; Фьор, словно невидимка, прошел до самого выхода, через все пропускные пункты – и оказался на крыльце отделения полиции. В лицо ударил холодный влажный ветер – и показался Фьору самым восхитительным ощущением, которое он когда-либо испытывал.

Пожалуй, стоило радоваться чудесному освобождению, но Фьор не мог. Что произошло? За него внесли залог? Вряд ли; у матери таких денег нет, да и не выпустили бы его из участка, не заставив прежде подписать кучу бумажек. Постарались приятели Влада? Хотят сами с ним разобраться? Вот это уже более правдоподобно. Но больше всего занимал вопрос, откуда взялся двойник и как такое возможно, чтобы посторонний человек был не просто похож на него, а оказался его точной копией.

Сбитый с толку и скорее напуганный, чем обрадованный, Фьор вернулся домой – только для того, чтобы обнаружить, что ключи от квартиры пропали, а когда он позвонил в дверь и мать открыла, она совершенно не отреагировала на появление сына. Она его словно не видела… хотя, кажется, была трезвой. А он физически не смог перешагнуть через порог, словно на входе возникло невидимое препятствие.

Фьор долго стоял у подъезда, уставившись в никуда и размышляя над одним пугающим вопросом и одним неприятным открытием. Вопрос был прост и в то же время бесконечно сложен: что происходит? А неприятное открытие заключалось в том, что ему, оказывается, не к кому обратиться за помощью! Но как же так? Прожить на свете почти двадцать лет – и не обзавестись близкими друзьями или хотя бы хорошими приятелями? Впрочем, чему удивляться? Он всегда ощущал себя невидимкой, никому не нужным, никому не важным – и в какой-то момент перестал бороться. Принял. Смирился. И поплыл по течению, не пытаясь что-либо изменить.

Сейчас Фьор уже и не помнил, сколько времени провел тогда, бессмысленно болтаясь по городу. На первых порах он еще опасался, что его вот-вот схватят подельники Влада, а потом, когда убедился, что мир словно устроил против него вселенский заговор и его вообще никто не видит – ни однокурсники, ни преподаватели, ни знакомые, ни коллеги в забегаловке, он уже почти хотел, чтобы за ним явились бандиты. Лишь бы только хоть кто-то его увидел!

Фьор почти убедил себя, что, наверное, умер там, в полицейской камере предварительного заключения, а вот это все, происходящее сейчас, – загробная жизнь, когда его путь пересекся с «Колизионом». И все встало на свои места. Хотя нет, не на свои. На совершенно новые места. Но хотя бы встало на места.

За прошедшие годы Фьор, как и все циркачи, привык к новой жизни – и, как и все они, лелеял в душе надежду, что однажды ему повезет, и он вернется обратно. Получит шанс начать все сначала. И уж на этот раз он не потратит его даром. Он никогда больше не будет сетовать, что судьба сдала ему худшие карты, а раз так, то нет и никакого смысла играть. Нет, из них он соберет наилучший возможный расклад! И будет играть – до последнего. И будет благодарен за это.

От резкого движения кожу на груди снова охватил огонь, Фьор поморщился от боли – и вернулся из воспоминаний к реальности. За окном медленно поднимался большой бело-фиолетовый шатер, под которым завтра вечером он не выступит, – и еще один шанс на новую жизнь казался далеким, как никогда прежде.

Бесконечное мгновение Фьор балансировал на тонком и хорошо знакомом ему по прошлой жизни острие, по одну сторону которого лежала пропасть отчаяния, а по другую – готовность свернуть горы, расшибиться в лепешку, рискнуть всем, но попробовать добиться своего.

А потом он качнулся – и полетел.

* * *

Сначала на поле вышли разметочники – «индеец»-капельдинер, парень с татуировкой на бритой голове из киоска с лампочками и еще один парень в тяжелых армейских ботинках и с цветной банданой на голове, который запускал карусели, и вскоре на полу появилось множество точно выверенных точек и полос. По ним подключившиеся к разметочникам циркачи разложили огромное количество металлических креплений, образовавших на земле сложный узор. Затем над полем поднялись опорные столбы. Между ними на земле расправили, словно огромные юбки, полосатые бело-фиолетовые полотна главного купола и примыкающих шатров. Когда их подняли, одни начали крепить полотняные стены, другие укладывали внутри поверхность арены и ставили скамьи, а третьи монтировали сложное оборудование для света и звука и крепления для номеров.

В то время как под главным куполом кипела работа, снаружи тоже бурлила жизнь. Циркачи растягивали тенты маленьких шатров, ставили будку капельдинера и киоски с играми и сладостями, украшали все флажками и гирляндами, снимали карусели и качели с грузовиков, устанавливали на земле и протягивали от них кабели к генератору и к киоску с лампочками.