Лев Гумилев - Валерий Демин

О своей преподавательской деятельности в Ленинградском университете рассказал и сам Лев Николаевич: «Когда я преподавал, ко мне на первую лекцию по этногенезу – происхождению народов — сначала пришла одна девочка, и то хотела уйти. В кино. За нею два парня ухаживали и поджидали за дверью, я вышел и сказал им: "Нет, идите, идите, вы останетесь дураками, а она будет хоть одна культурная женщина". На следующий день явилась вся группа, потом стали приходить сотрудники в служебное время, приезжали слушатели из города — и толпа была от 250 до 300 человек». Однако через некоторое время Льву Николаевичу под благовидным предлогом отказали в чтении лекций на географическом факультете, что повлекло за собой сокращение и без того скудного жалованья старшего научного сотрудника.

Регулярно выступал Гумилёв также в Русском географическом обществе (РГО), ставшем для ученого третьим (после университета и Эрмитажа) «родным домом». Старейшее в стране научное общество с момента своего основания славилось демократическими и меценатскими традициями. Оно не только финансировало важнейшие экспедиции XIX века, но предоставляло трибуну, а также свой печатный орган авторам разносторонних нетривиальных идей и концепций, каждое публичное выступление Гумилёва собирало полную аудиторию и, как правило, завершалось бурным обсуждением и неизменным триумфом лектора. Такие дискуссии Лев Николаевич особенно любил. Будучи блестящим полемистам, он просто гипнотизировал аудиторию своей невероятной эрудицией и умел выбить почву из-под ног любого оппонента — доброжелательного или недоброжелательного.

* * *

Что не давало ему покоя, так это затянувшаяся размолвка с матерью. Последние годы она редко бывала в Ленинграде, подолгу жила в Москве у Ардовых или лечилась в больнице. Лев Николаевич знал о ее недавнем европейском триумфе: поездках в Италию в 1964 году для получения престижной литературной премии и в 1965 году в Англию, где ее избрали почетным доктором Оксфордского университета.

Между тем годы и болезни брали свое, после перенесенных инфарктов постоянно болело сердце, ей все труднее было обходиться без посторонней помощи. В Москве она находила ее в лице все тех же Ардовых и прежде всего своей ближайшей подруги — актрисы МХАТа Нины Антоновны Ольшевской (1908—1991), жены литератора Виктора Ефимовича Ардова (Зильбермана) (1900—1976); в Питере заботу о ней взяли на себя Ирина Пунина и ее дочь Анна Каминская. Однако и те и другие крайне негативно относились ко Льву Николаевичу и соответствующим образом настраивали его мать[38].

И все же мать и сын оказались выше всех происков недоброжелателей. По свидетельству Лидии Чуковской, Лев Гумилёв еще за два месяца до смерти Ахматовой говорил окружающим: «Хочу к маме». Он и поехал в больницу, где она тогда находилась после инфаркта. Но на лестнице, когда Лев Николаевич поднимался в больничную палату, ему повстречалась Нина Антоновна Ольшанская и коварно уговорила его не ходить к матери, чье сердце якобы может не выдержать волнения от этой встречи. Гумилёв повернул назад. (Когда-то в молодости в первые приезды Льва в Москву у него даже случилось нечто вроде романа с Ниной, которая была ненамного старше влюбчивого юноши.)… Анна Андреевна чувствовала, что сын стремится к ней, и в ожидании встречи (за четыре дня до смерти) надписала ему свою книжку — сборник стихов «Бег времени»: «Лёве от мамы ».

Это случилось в последний затянувшийся приезд Москву, когда Анна Андреевна, постепенно приходившая в себя после очередного сердечного приступа, получила путевку в санаторий, расположенный в Домодедове. Многие отговаривали ее туда ехать, но лечащий врач настоял. Поездка оказалась роковой, сердце не выдержало. 5 марта 1966 года Анна Андреевна Ахматова скончалась. С юности обладавшая даром предвидения (и боявшаяся его), она за два месяца до кончины предсказала сама себе: «А как музыка зазвучала / И очнулась вокруг зима, / Стало ясно, что у прича­ла / Государыня смерть сама ». Мистика истории: она умерла в тот же день, что и ее гонитель И. В. Сталин, только спустя тринадцать лет после смерти вождя. Россия лишилась лучшей из всех поэтесс, которые когда-либо писали на русском языке. Старинный и верный друг Анны Андреевны поэт Арсений Тарковский (отец кинорежиссера Андрея Тарковского) за несколько дней до ее кончины передал ей в больничную палату обширное и трогательное письмо, где пророчески утверждалось: «Ваш подвиг недаром совершаем. Для Вас уже построен Вами же коридор в будущее, и Вы по нему идете через столетия впереди самой себя. Вы написали за всех, кто мучился на этом свете в наш век, а так еще не мучились до нас ни в какие времена ».

После смерти Ахматовой начались посмертные злоключения великого поэта (в отношении себя Ахматова всегда употребляла это слово только в мужском роде). Власти по-прежнему относились к ней настороженно. Постановление ЦК ВКП (б) 1946 года «О журналах "Звезда" и "Ленинград"» отменено не было, хотя стихи Ахматовой стали регулярно появляться в периодике; вышло даже два авторских сборника. Почитатели ее таланта на родине и за рубежом единодушно продолжали считать ее гонимым и оболганным гением. В условиях некоторой идеологической напряженности, связанной с усилением борьбы с диссидентами, власти не без основания опасались спонтанных протестных выступлений. Поэтому по «рекомендации сверху» Московская писательская организация решила никаких официальных церемоний прощания с Ахматовой в столице не устраивать, неубедительно сославшись на приближавшийся праздник 8 Марта и другие, ранее запланированные мероприятия.

Москва простилась с Ахматовой утром 9 марта в Институте скорой помощи имени Склифосовского, куда тело доставили из домодедовского санатория. После этого гроб самолетом отправили в Ленинград. В аэропорту скорбный груз встретил вместе с другими друзьями матери Лев Николаевич. Вечером в Никольском Морском соборе состоялась панихида. Гроб с телом Ахматовой поставили рядом с другим усопшим. На голове у Анны Андреевны была черная кружевная косынка, лицо осунулось и сильно изменилось. Кто-то даже прошептал: «Совершеннейший Данте…» (Поразительно: во время похорон Александра Блока, на которых присутствовала и Ахматова, об умершем и осунувшемся поэте говорили почти то же самое: «Он стал похож на Данте…») 10 марта, в ленинградском Доме писателей планировалась гражданская панихида. В обкоме распорядились не допускать никакого отступления от заранее утвержденного официального регламента. Однако утром всё в том же Никольском Морском соборе состоялось отпевание, заказанное Львом Гумилёвым. Именно сюда хлынули толпы ленинградцев, каким-то неведомым образом прознавшие об отпевании. В соборе горели тысячи свечей, и храм не вмещал всех пришедших проститься с великой поэтессой. Народ запрудил весь прилегающий сад. Сотрудники КГБ блокировали кинооператоров, ведущих съемку (против чего, кстати, возражал и Лев Николаевич; позже чекисты частично засветили отснятый материал). В три часа пополудни гроб с телом Ахматовой ждали в Доме писателей. Но и тут вмешались «злые силы»: долго не давали автобуса для перевозки тела…