Таинственный Ван Гог. Искусство, безумие и гениальность голландского художника - Костантино д'Орацио

Дядя периодически испытывает вялые упреки совести и понимает, что его расходы рискуют стать для Тео неподъемными. Однако угрызений хватает только на одно письмо — в действительности Винсент убежден, что другого выхода нет. Его миссия настолько значительна, что любая жертва оправданна, раз приносит хотя бы временное облегчение. Из писем Ван Гога явствует, что, с его точки зрения, деньги брата — не безвозмездное финансирование, а лишь аванс за картины, получаемые еженедельно в огромных количествах. Благодаря им в один прекрасный день Тео разбогатеет и будет вознагражден с лихвой.

Увы, он все не наступает, что сильно расстраивает Винсента. Даже продажа «Красных виноградников» не изменила ситуацию: четыреста франков — лишь капля в море долгов перед братом и поставщиками материалов для живописи. После смерти Ван Гог остался должен больше девятисот франков продавцу магазина «Тассе & л’От» и почти четыреста папаше Танги — сумма накопилась всего за год.

Благодаря семье и в первую очередь моему отцу Винсент мог позволить себе относительную свободу действий на протяжении всей карьеры. Миф о бедности дяди не имеет ничего общего с реальностью: его формированию во многом способствовали просьбы и жалобы в адрес Тео, обнаруженные в переписке. На самом деле Винсент ни в чем себе не отказывал — денег хватало на материалы, краски и холсты, на оплату жалованья натурщикам, на аренду студии и даже на посещение публичных домов. Все его капризы непременно удовлетворялись, даже самые невероятные, как то покупка сотен эстампов, журналов и мебели для Желтого дома, где он задумал оборудовать южную мастерскую.

Тео остался верен данному им обещанию и финансировал все проекты Винсента, какими бы рискованными и сумасбродными ни были его решения.

Даже тогда, когда спустя год реабилитации дядя решает уехать из Сен-Реми, где ему стало слишком тесно.

Париж уже не тот

Как только Винсент решил сменить обстановку — ничто уже не может его остановить. Теперь в его пользу сыграл тот факт, что приступы стали случаться гораздо реже: состояние дяди кажется гораздо более стабильным и ровным. Тео попытался было возразить, но без толку — тогда он отправил в лечебницу запрос на выписку. Готов поспорить, что доктор Пейрон несколько покривил душой, делая в табеле напротив фамилии «Ван Гог» отметку «здоров». Это понимает и мой отец: он высказывает опасения по поводу того, сможет ли Винсент добраться в одиночестве из Сен-Реми в Париж.

Дядю же только раздражает излишняя забота.

Таким образом, в мае 1890 г. не совсем здоровый психически человек, покинув приют для душевнобольных, прибывает на вокзал в Арле, садится на поезд и пересекает половину Франции, чтобы вернуться туда, откуда бежал два года назад. Он разочарован тем, что так и не смог организовать сообщество художников, что попал во власть злых языков и предрассудков, сильно поколебавших его уверенность в себе. Единственное, что греет его душу, — огромное количество полотен, созданных за это время. Он выработал индивидуальную манеру живописи и создает картины, в которых угадывает будущие шедевры, хоть и стесняется заявить об этом вслух. И уж конечно, он вовсе не намерен причислять себя к умалишенным.

Дядя без особых приключений добрался до Парижа, где поселился в доме моих родителей. Моя мать приняла его тепло — теперь она ему «как сестра». Йоханна — не единственная новость для Винсента: в квартире еще есть я, четырехмесячный младенец. На фото тех лет у меня растерянный взгляд, как у всех новорожденных; я активно реагирую, проявляю любопытство к любому жесту, звуку, запаху. Тео и Йо воспользовались приездом Винсента, чтобы устроить крестины. Когда дядя, согласившийся быть крестным, держит меня во время церемонии, у него дрожат руки. Он не чувствует себя в состоянии позаботиться даже о себе, не говоря уже о ком-то другом, тем более о таком маленьком и беззащитном создании, каким был я в тот момент.

Из рассказов матери я понял, что Винсент чувствовал себя у нас относительно спокойно, хоть и понимал, что для него это временное пристанище. Он бродит по дому, наблюдает за мной с умилением, то и дело останавливается в недоумении, разглядывая собственные картины, развешанные повсюду, беседует с моим отцом о живописи, обсуждает планы на будущее.

О том, чтобы выйти в свет, пока не может быть и речи. Дядя не готов вновь броситься в омут с головой. Он по-прежнему боится очередного срыва.

Тео зовет в гости Тулуз-Лотрека, Писсарро, Бернара, пытаясь собрать вокруг брата друзей, которые окружали его до отъезда на юг. Однако это почти всегда визиты вежливости, во время которых никто не решается перейти границу ни в творческом, ни в эмоциональном плане. Болезнь, перенесенная Винсентом в Провансе, внушает опасения даже самым смелым его товарищам. Да и о чем можно говорить, сидя в мещанской обстановке за чашкой чая? В кафе, за бокалом абсента и опиумной трубкой или в мастерской, где художники работают плечом к плечу, рождаются действительно новаторские проекты. Ван Гог еще слишком слаб психически, чтобы вновь покорять парижскую творческую сцену. Уже через пару дней становится ясно, что необходимо подыскать альтернативу.

Ненадежный доктор

Тео уверен, что смена декораций, в том числе климата и круга общения, положительно скажется на психическом здоровье Винсента. Он предпринимает очередную попытку пристроить брата — на сей раз в нескольких километрах от Парижа, чтобы иметь возможность в любой момент приехать, если вдруг случится новый приступ. Камиль Писсарро посоветовал ему обратиться к Полю Гаше — специалисту по нервным болезням, человеку эксцентричному и увлекающемуся живописью. Среди его друзей художники-реалисты Гюстав Курбе и Арман Готье; стены его дома украшают картины импрессионистов, а на трюмо выставлены диковинные безделушки.