Чинить живых - Маилис де Керангаль

* * *

Пицца «Маргарита» врезалась в стену студии, а затем приземлилась на палас, оставив на обоях над телевизором разводы, напоминающие заход неаполитанского солнца. Молодая женщина прищурила глаза, оценив свой бросок, затем повернулась к груде белых коробок, лежащих на стойке американской кухни,[109]медленно открыла вторую картонную коробку, стряхнула на ладонь обжигающую лепёшку пиццы «Американо», встала напротив стены, локоть согнут, ладонь раскрыта, и резко распрямила руку, метнув пиццу между двумя окнами комнаты: новый отпечаток, кружочки колбасы чоризо сложились на перегородке в своеобразное «созвездие». Когда она уже готовилась распечатать третью коробку — пицца «Четыре сыра» пузырилась липкой желтоватой плавленой субстанцией, — из ванной вышел мужчина при полном параде; он застыл на пороге комнаты, сразу же заподозрив угрозу; увидел, как женщина замахивается, уже готовая швырнуть пиццу прямо ему в голову; чисто рефлекторно мужчина рухнул на пол, затем перекатился на спину, чтобы взглянуть на подругу снизу; женщина улыбнулась, отвернулась от лежащего, внимательно осмотрела окрестности, чтобы найти новую достойную мишень, и отправила пиццу в полёт ко входной двери. Затем она перешагнула через остолбеневшего молодого человека и отправилась мыть руки в раковине за барной стойкой. Мужчина поднялся, убедился, что на одежде нет пятен, и попытался понять, какой ущерб нанесён его жилищу; он крутанулся волчком, радиолокатор, и вновь обратил взор на молодую женщину, расположившуюся у раковины.

Она выпила стакан воды, перламутровые плечи под майкой цветов «Сквадра аццурра»;[110]скруглённое декольте позволяло представить себе маленькую и лёгкую грудь без лифчика; свободные шорты из атласной голубой ткани продолжаются длиннющими ногами; над верхней губой застыли крошечные жемчужины пота; она была прекрасна, как солнце, особенно когда сжимала челюсти и под кожей начинали ходить желваки, гнев; она ни разу не взглянула в его сторону, когда поднимала руки поразительной, античной красоты, чтобы снять уже ненужную майку; обнажился роскошный торс, состоящий из самых разных кругов — грудь, ареола, соски, живот, пупок, два шара аппетитнейшей попки, — торс, моделируемый из разных треугольников, вершины которых устремлялись к полу: равнобедренный треугольник грудины, выпуклый треугольник лобка; торс, пересекаемый самыми разными линиями: спинная медиана, разделяющая тело ровно на две половины; тонкая хорда, которая у женщины напоминает прожилку листа или ось симметрии бабочки, — и всё это великолепие оттеняет маленький ромб в области грудины, тёмная впадинка; мужчину восхищали идеальные пропорции и компоновка этих совершенных форм: он был профессионалом и не мог не оценивать анатомии тела — в частности, того, которое сейчас было перед ним; мужчина исследовал это тело, пылко выявляя малейшую дисгармонию в его устройстве, ничтожные дефекты, самые незаметные нарушения: сколиозный изгиб чуть выше поясничных позвонков; несколько разрастающихся подмышечных папиллом; мозоли у пальцев ног, там где ступня сжата узенькой лодочкой; и это лёгкое косоглазие, придающее взгляду особое кокетство; косоглазие, проявляющееся особенно сильно, когда она не высыпалась или притворялась рассеянной: вид вечно ускользающей девушки, который ему так нравился.

Она натянула свитер с воротником; сняла шорты, чтобы скользнуть в джинсы, облегающие ноги, как вторая кожа: представление закончилось — красавица надела низкие сапожки с острыми каблучками и направилась ко входной двери, по которой тёк жир; она распахнула и с треском захлопнула её, так и не повернувшись к молодому человеку, который возвышался в центре грязной квартиры и с облегчением смотрел, как она уходит.

Вы отправляетесь на изъятие органа в госпиталь Гавра. Сердце. Выезжаете немедленно. Когда Вирджилио Брева услышал эту фразу из уст Арфанга — долгожданную фразу, произнесённую именно так, как он представлял себе уже не один месяц, сухо, отрывисто, — медик чуть не поперхнулся: радость и разочарование слепились в его горле в один горький комок. Конечно, он был на домашнем дежурстве; конечно, поручение привело его в восторг, — и всё же худшего момента для звонка нельзя было придумать; редчайшее совпадение двух эпохальных событий: первое — матч Франция — Италия; второе — Роз, столь желанная, пришла к хирургу домой. В то же время Вирджилио не переставал задаваться вопросом: почему Арфанг позвонил ему лично? Брева усматривал тут некое извращённое намерение, стремление унизить его в этот исторический вечер: ведь Арфанг знал, что итальянец был страстным болельщиком, и воскресные тренировки позволяли Вирджилио законно увиливать от велосипедных заездов; муки адские, каторга, шептал изумлённый Вирджилио, глядя, как трогается рой головастиков в заострённых касках и ярких трико; роль пчелиной матки исполнял Арфанг.

Вирджилио сидел на заднем сиденье такси, катившего к Питье-Сальпетриер; он откинул на плечи капюшон, отороченный мехом, и постарался привести в порядок расстроенные чувства. Напряжение последнего часа выбило его из колеи — а ведь он обязан быть в форме, быть собранным как никогда. Эта ночь станет его ночью, великой ночью. От качества изъятия органа зависит вся пересадка: это непреложный закон — и сегодня вечером он, Вирджилио, выйдет на первую линию.

Пришло время снова становиться самим собой, думал он, переплетая пальцы в кожаных перчатках: пора заканчивать с этой чокнутой девицей, пора включить инстинкт самосохранения, пусть даже я лишусь взрывного присутствия этой красавицы с её гиперактивным телом. Брева в растерянности перебирал в уме события последних часов. Роз застала его в тот момент, когда он уже собирался уходить, чтобы посмотреть футбол с другими болельщиками; восхитительная, требовательная и немного грозная, молодая женщина настояла на том, чтобы они заказали пиццу и остались смотреть матч у него дома; свои уговоры она подкрепила весомым аргументом — нарядилась в футбольную форму «Аццурры»; в преддверии игры эротическое напряжение между ними неуклонно росло: Роз выглядела такой воинственной и серьёзной, короткие объятия сулили скорое счастье и безумно интриговали; и когда в восемь вечера это напряжение увенчал телефонный звонок Арфанга, индикаторы возбуждённости и суеты зашкалили. Он тотчас вскочил: слушаю, я готов, выхожу; он старался избегать взгляда Роз, но при этом скорчил трагическую мину — брови домиком, надутая нижняя губа закрывает верхнюю, овал подбородка печально вытягивается: такая мина должна была означать катастрофу, страшное невезение, злой рок; эта мина предназначалась для Роз: ради неё он в тот момент гримасничал; его рука взлетала в воздух, что должно было показать, как он разочарован: паяц! базарный трагик! ведь его глаза лучились радостью: сердце! — но она не дала себя обмануть. Вирджилио, пятясь, удалился, чтобы принять душ и переодеться в чистую и тёплую одежду, но на выходе из ванной обнаружил, что ситуация вошла в штопор. Великолепный, но удручающий спектакль, который медик сейчас медленно прокручивал в голове, изображение на экране; он не мог не отметить того величия логики, которое лишь оттенило превосходство Роз над другими женщинами, её бесподобную красоту и огненный темперамент: свой гнев она воплотила в язык жестов — поистине королевское безмолвие; а ведь другая на её месте бранилась бы и стенала. Плюх! Плюх! Плюх! И чем больше он размышлял о случившемся, тем меньше ему хотелось порвать с этим уникальным созданием; нет, он никогда не откажется от неё — что бы там ни говорили все, кто принимал Роз за сумасшедшую; все, кто, корча из себя знатоков, утверждали, будто она «не от мира сего»: ведь любой из них дорого заплатил бы за одну возможность лишь коснуться трапеции тёплой кожи под коленкой у этой женщины.