Влюбленная в море - Барбара Картленд

— И все равно ваши действия несправедливы, — твердо произнесла Лизбет. — Дону Мигуэлю не повезло, что на борту оказалась англичанка. Это моя, а не его вина, и если вы так хотите кого-то наказать, накажите лучше меня.

Но ее слова нисколько не смягчили Родни.

— Вы несете чушь! — ответил он резко. — Кроме того, я не собираюсь пререкаться с вами. Я известил де Суавье о своем решении, стража к двери его каюты уже приставлена и останется там до тех пор, пока я не сдам его английским властям.

Лизбет показалось, что дон Мигуэль слегка побледнел. Он не пытался протестовать, но Лизбет не могла позволить Родни одержать верх в этом споре. Глядя в его освещенное пламенем свечи лицо, она думала о том, как сильно его любит, несмотря на то что ясно видит его недостатки. Сейчас он поступает жестоко и неблагородно. Поддавшись гневу и действуя с предубеждением, он злоупотреблял своей властью. Возможно, отчасти виной тому уязвленное самолюбие и досада, вызванная тем, что дон Мигуэль раскрыл ее тайну, подумала Лизбет. Но какими бы соображениями он не руководствовался, Лизбет не собиралась покоряться ему и, отодвинув свой стул от стола, сказала:

— Если вы сейчас посадите дона Мигуэля под замок, это вызовет разговоры на корабле. Люди станут строить предположения, а если человек хочет разгадать загадку, ему это обычно удается. Мы все совершаем ошибки, и, возможно, дон Мигуэль совершил ее сегодня вечером, когда заговорил о своих чувствах. Его можно упрекнуть разве что в недостатке самоконтроля… но другие люди также теряют контроль над собой, хотя не подвергаются такому суровому наказанию.

Лизбет понимала, что высказывается дерзко. Но тут же с радостью она увидела, что ее слова достигли цели. Родни нахмурился, его густые брови сошлись на переносице. Было очевидно, что он взвешивает ее доводы и спрашивает себя: разумно ли он поступил, ужесточив содержание пленного?

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я соглашусь с вами, но только при одном условии. Вы оба дадите слово чести, что не станете искать уединения в каюте или в каком-либо другом месте, где вас не сможет услышать третье лицо.

Последовала короткая пауза, и тут же Лизбет, понимая, что уступка стоит Родни огромных усилий, сказала:

— Я согласна. Дон Мигуэль и я обещаем вам это, и беседовать мы будем, только если кто-нибудь окажется поблизости в пределах слышимости.

— И желательно, чтобы эти беседы были как можно короче. Вы обещаете, де Суавье?

— Даю слово чести, — ответил дон Мигуэль. Его темные глаза встретились с глазами Лизбет, и тоска, которую она в них увидела, едва не заставила ее заплакать. Сейчас Лизбет больше ничем не могла ему помочь. Она встала на его защиту и одержала победу, но чувствовала, что гнев Родни не иссяк, и боялась раздражать его дольше. Дон Мигуэль поднялся:

— Если разрешите, я хотел бы уйти в свою каюту.

— Я разрешаю вам, — холодно ответил Родни. — Часовой будет удален.

— Благодарю вас.

Дон Мигуэль натянуто поклонился Родни, потом Лизбет и покинул каюту.

— Спасибо, — тихо сказала Лизбет, обращаясь к Родни.

Он с яростью обрушил на стол свой кулак.

— Какого черта вы благодарите меня? — воскликнул он. — Если бы я мог, я повесил бы испанца на рее! Но я не допущу, чтобы кто-то еще на корабле догадался, кто вы и почему оказались здесь. И так от вас достаточно неприятностей.

Лизбет, не отвечая, встала, пересекла каюту и на миг задержалась у картины, за которой находился тайник дона Мигуэля. Она увидела, что шкатулку убрали со стола, и теперь она стоит на сундуке прямо под картиной. Заглядывал ли в нее Родни или в своем гневе пренебрег драгоценностями испанца, как и тогда, когда она в первый раз попыталась сказать ему о них? И тут она вздрогнула от неожиданности, потому что голос Родни раздался прямо у нее за спиной. Она не услышала, как он встал из-за стола.

— Лизбет, простите меня.

Сейчас его голос звучал почти робко, ярости не было и в помине. Лизбет взглянула на него и увидела, что его лицо изменилось, с него исчезло высокомерие, и теперь оно больше напоминало лицо прежнего Родни.

— Простите меня, — повторил он. — Мне не следовало вести себя так с вами… но вы довели меня до крайности.

— Забудем об этом, — проговорила Лизбет, сознавая, что никогда не сможет забыть неистовую жестокость его губ и грубое объятие.

— Значит, все в порядке, — с облегчением вздохнул Родни. Как и все мужчины, он стремился побыстрее разделаться с болезненной темой. Протянув руку, он взял шкатулку. — Вы хотели рассказать мне о ней, — напомнил он.

— Шкатулка была спрятана за этой картиной, — сказала Лизбет, стараясь говорить бесстрастно. — Дон Мигуэль достал ее и показал мне.

Родни открыл шкатулку, которую испанец оставил незапертой, и судорожно вздохнул, мгновенно прикинув стоимость украшений.

— Они стоят целое состояние! — воскликнул он и добавил: — Вы говорите, де Суавье показал их вам?

— Да, — ответила Лизбет. — Они были спрятаны за этой картиной. Там за панелью есть тайник.

— Странно, почему ему вздумалось раскрыть его вам… — начал Родни, и Лизбет в замешательстве отвела от него взгляд.

— Впрочем, ответ ясен, — резко произнес он. — Испанец собирался подарить вам их. Он же в вас влюблен, по его собственному признанию.

— Я от них отказалась, — быстро сказала Лизбет.

— Но как же он посмел? — нахмурился Родни. — Он не хуже меня знает, что все ценное на корабле является общим достоянием.

— Сомневаюсь, что вам удалось бы найти эту шкатулку, — спокойно заметила Лизбет. — Если бы он сам мне ее не показал, я ни за что не заподозрила бы, что здесь что-то спрятано. И вы тоже.

Родни перевел взгляд с лежавшего сверху изумрудного ожерелья на Лизбет:

— Он, должно быть, влюблен не на шутку. И вас не потянуло взять их?

— Разумеется, нет! — с негодованием воскликнула Лизбет.

— Хотелось бы вам верить, — сказал Родни. — Может быть, я появился в еще более неподходящий момент, чем решил вначале?

— Я нахожу ваши слова оскорбительными, — сказала Лизбет. — Я уже сказала вам, что отказалась принять драгоценности. И нет надобности обсуждать это дольше.

Сказав эти слова, Лизбет двинулась к двери, надеясь, что он окликнет ее. Но Родни промолчал, и она ушла, оставив его с любопытством разглядывать огромный квадратный изумруд.

Под ободряющие шутливые возгласы люгер пришвартовали к «Святой Перпетуе». На его борту находилось шесть испанцев, и, когда их подняли на корабль, Лизбет увидела, что они именно таковы, какими она воображала всех испанцев до встречи с доном Мигуэлем. У них были грубые сластолюбивые лица, вульгарные манеры, а об их жестокости свидетельствовал вид находившихся на люгере туземных рабов. У каждого вдоль спины тянулись свежие рубцы, оставленные многохвостыми плетками, которыми испанцы подгоняли своих рабов. Эти несчастные разительно отличались от тех туземцев, которых Родни нанял к себе на корабли. Забитые, сломленные духовно и физически, они, казалось, не сознавали того, что с ними происходит, и даже факт, что их корабль захвачен, не пробудил их от апатии.