Улыбка 45-го калибра - Дарья Донцова

Но все радужные надежды рухнули 9 Мая 1948 года, в ДеньПобеды, который Аня Круглова считала самым светлым, самым радостным праздником.После обеда она с подругами, такими же тринадцатилетними девочками, отправиласьгулять в Центральный парк культуры и отдыха. Несмотря на полуголодное детство,Анечка выросла крупной девочкой. В 1948 году она, уже вполне сформировавшаяся,походила на взрослую девушку. Сначала девочки бродили стайкой по аллеям, онидаже позволили себе купить мороженое, продававшееся в то время только в общественныхместах. Затем Аня случайно оторвалась от подруг, забрела на какие-то малолюдныедорожки и уперлась в забор. Уже темнело, нужно было срочно искать выход. Анечкаиспугалась, как бы ее не заперли в парке на ночь, но тут откуда-то из кустоввынырнул мужчина в гимнастерке, на которой сверкали ордена и медали. Бывшимфронтовикам Аня доверяла безгранично. Ей и в голову не могло прийти, чточеловек, побывав под пулями, может сделать ей что-то плохое. Она вообще ни очем таком не думала. Только обрадовалась, увидав дядьку, и сказала:

– Вот пошла с девчонками гулять и потерялась. Не подскажете,где тут выход?

– Значит, заплутала, – улыбнулся прохожий.

Аня запомнила его карие, глубоко посаженные глаза, яркоблестевшие из-под угольно-черных бровей, и улыбнулась в ответ:

– Да уж, глупо получилось.

– Ты здесь одна?

– Ага.

– Не бойся, иди сюда, – поманил мужчина девочку, – сейчасвыберемся обходной дорогой, я этот парк как свои пять пальцев знаю.

Аня послушно шагнула в кусты и увидела тоненькую тропку.Провожатый быстрым шагом пошел вперед, девочка рванулась за ним. Минут черезпять Анечка спросила:

– Далеко еще?

Мужик обернулся, блеснул яркими карими глазами, успехнулсяуглом рта и ответил:

– Уже пришли.

Дальнейшее Аня помнила смутно. Вроде она кричала,отбивалась, но все равно оказалась на земле с задранной на голову юбкой. Потоммужчина сказал:

– Ступай вперед, там забор, пролезешь в дыру и иди домой. Ноимей в виду: расскажешь кому, найду и убью. Я тебя запомнил.

Рыдающая Анечка кинулась опрометью вперед и оказалась нанезнакомой улице. Домой она пошла пешком. Сесть в автобус или троллейбус небыло никаких сил. Девочке казалось, что все пассажиры мигом поймут, что с нейслучилось, начнут тыкать пальцами, смеяться…

В квартиру, где в безумной тревоге металась Нина Ивановна,она попала только к утру, и, естественно, мама сразу сообразила, какая бедаприключилась с дочерью.

Нина Ивановна очень любила Анечку и в отличие от многихженщин старого воспитания не произнесла сакраментальной фразы:

– Ты сама виновата!

Нет, мама постаралась как можно более ласково обойтись сдочерью. Ни психологических консультаций, ни телефонов доверия, ни кризисныхцентров для переживших насилие в Москве тогда и в помине не было. Нина Ивановнаи Аня остались со своей бедой без чьей-либо помощи. Кое-как они справились спроблемой, к концу мая Аня повеселела и даже начала улыбаться, но не успелаНина Ивановна перевести дух, как грянула новая напасть. В июне стало понятно,что Аня беременна.

Это сейчас подобная ситуация никого не вышибет из седла.Произойди эта история сегодня, Нина Ивановна, не пожалев денег на аборт, мигомпобежала бы с дочкой в одну из многочисленных коммерческих клиник. Врачисделали бы все, что требовалось, даже без предъявления документов.

Но на дворе стоял 1948 год. Аборты были запрещены, ихпроводили только тогда, когда возникала угроза жизни матери. Впрочем, в случаеизнасилования тоже можно было обратиться в женскую консультацию. Но Анечкаявлялась несовершеннолетней и, естественно, незамужней. В таких обстоятельствахгинеколог был обязан оповестить милицию и органы опеки, существовавшие прирайонных отделах народного образования. Тут же явились бы комиссии в школу и надом. Все вокруг узнали бы о позоре. В те времена тринадцатилетняя беременнаяшкольница была такой же невидалью, как африканский страус в очереди за хлебом.

Поразмыслив немного, Нина Ивановна приняла мудрое решение.Осенью Анечка как ни в чем не бывало пошла в школу. Девочка она былакрупненькая, полненькая, и никаких подозрений у окружающих не возникло.

В конце декабря Нина Ивановна написала подробное письмосвоей свекрови, жившей на Украине, в маленькой деревеньке под Луганском, иотправила туда Анечку, якобы на Новый год и каникулы.

В далекой глубинке все намного проще, чем в Москве. Вянваре, десятого числа, по странному совпадению в свой день рождения, Анечкародила мальчика. Нина Ивановна сбегала в школу и сказала класснойруководительнице, что дочь приболела и не вернулась вовремя от бабушки. Ещечерез две недели мать и вовсе забрала документы, сказав, что они с Анейпереезжают.

Нине Ивановне и впрямь пришлось менять квартиру. Жили они наАвтозаводской, а перебрались от греха подальше в небольшой домишко наЮго-Западе, потеряв в площади и удобствах. Но цель была достигнута. В серединефевраля она привезла в Москву Аню и новорожденного мальчика. В графе «мать»значилось – Нина Ивановна Круглова, в качестве «отца» фигурировал СергейДмитриевич Плешков. Свекровь записала внука на своего мужа.

Началась новая жизнь, и женщинам пришлось нелегко. Ноникаких подозрений они ни у кого не вызвали. Соседи, правда, неодобрительнокосились на Нину Ивановну, решившуюся завести на старости лет сынишку, да ещевне брака.

Но потом пошла светлая полоса. Юго-Запад начал активнозастраиваться, семья получила отличную трехкомнатную квартиру. Жена погибшегона фронте лейтенанта, мать двух разнополых детей, имела на нее все права.Анечка поступила в техникум, после окончания учебы ее распределили ввеликолепное место. Девушка оказалась в отделе кадров НИИ тонких исследований,отличного учреждения, где тогда платили хорошую зарплату.

Володя рос беспроблемным мальчиком. Отлично учился, негрубил родным, занимался спортом, но он был тихим, малоразговорчивым ребенком,хранил все в себе, и Нина Ивановна с Аней никогда не знали, что у парня надуше. Внешне все выглядело более чем пристойно. Правды о своем рождении он,естественно, не знал.

Когда мальчику исполнилось десять лет, двадцатичетырехлетнейАнечке улыбнулось счастье. Не выходя из своего НИИ, она нашла жениха –солидного, положительного Федора Касьянова.