Красная земля, Черная земля. Древний Египет: легенды и факты - Барбара Мертц

Но независимо от того, имела ли статуя на самом деле магическое значение или нет, при ее создании исходили не только из практической целесообразности. Египетские скульптуры еще и красивы. Причем многие считают, что скульптуры намного эстетичнее живописи, так как в них нет отсутствия перспективы. Однако каноны существовали не только для живописи, но и для скульптуры. И те и другие были установлены в ранний период египетской истории и просуществовали около двух тысячелетий. Существенная особенность египетских скульптур, сразу бросающаяся в глаза, – их условность. Когда вы смотрите на статую, вы почти всегда можете угадать, каким был блок, из которого ее изваяли. К статуям применяли «канон переднего вида», ведь их ставили перед стеной, и предполагалось, что на них будут смотреть спереди. Но этот канон вовсе не обязывал делать все под прямым углом или параллельно, а в египетских статуях почти все линии проведены именно подобным образом. Особенно бросаются в глаза своей угловатостью сидячие статуи – одни из самых распространенных. Прямые углы на бедрах и коленях, прямые ноги, прямые спины и негнущаяся шея – и ни одного наклоненного корпуса, ни одного поворота головы. Все прямо – вверху и внизу.

Другая важная особенность египетских скульптур буквально всех периодов – схематичность изображения тела. Мышцы лишь обозначены; корпус представляет собой ряд гладких поверхностей, ноги и руки – это лишь изогнутые колонны. Даже когда в более поздний период была сделана попытка яснее показать мускулатуру, это было сделано так же формально и безжизненно, как и в ассирийской скульптуре приблизительно того же периода. Для обозначения этой особенности египетской скульптуры трудно подобрать точное название, поскольку каждый термин имеет еще и дополнительное значение. Некоторые ученые называют египетскую скульптуру абстрактной, а это слово вызывает в памяти бетонные глыбы с отверстиями, названные их авторами «Женщина, баюкающая ребенка» или «Желание»; подобного рода творения можно найти сейчас в любых музеях современного искусства. Но египетская скульптура слишком близка к реальности, чтобы называть ее абстрактной. Не можем мы использовать и слово «схематичная», ибо скульптуры имеют завершенный вид. Лучше всего вообще отказаться от любых ярлыков. Мое самое яркое впечатление от этих статуй – они безжизненны. Они не мертвы, а скорее заморожены, схвачены в некий момент вечности. Под мягкой полированной «кожей» чувствуются кости, но нет нервов и сухожилий, и есть только несколько самых больших мышц. Но и эти мышцы – в вечном покое, они не работают. Судя по внешнему виду, туловища и конечности могли быть отлиты в одной и той же форме. Даже если какой-то скульптор вносит изменения, они потом становятся стандартом, например три валика жира посреди торса для обозначения тучности.

Если стандартизованы тела – по крайней мере, на мой взгляд, – то что можно сказать о портретах? Я уже писала о своих сомнениях в сходстве портретов с оригиналами в искусстве Древнего Египта; не верю я и в то, что сходству придавали большое значение и в «портретной» скульптуре. Такой взгляд, разумеется, субъективен, но я не могу не привести в его подтверждение две репродукции (фото 17 и 18) «портретных голов» двух различных культур. Изображенная на первой репродукции голова египтянина рассматривается многими учеными как одна из наиболее индивидуализированных во всей египетской скульптуре. Вторая репродукция изображает бюст римского императора Каракаллы. Думаю, если бы я увидела Каракаллу на улице, я узнала бы его сразу. Даже без тела каменные головы из музеев древнеримского искусства несут печать индивидуальности каждого отдельного исторического лица; даже непрофессионал сможет легко и быстро научиться различать холодную красоту Августа, взгляд широко посаженных глаз Каракаллы и толстое, приплюснутое, с поджатыми губами лицо Веспасиана.

А у египтян? Некоторые из скульптурных портретов можно распознать. Думаю, я узнала бы Эхнатона, но только потому, что он не похож на других фараонов. Но как он выглядел в действительности? В крови и плоти? Подобным странным колоссам из Карнака с их продолговатыми лицами и жестко поджатыми губами – или же с тонкими чертами и меланхолическим выражением лица, как на миниатюре из Лувра?

Некоторые египтологи считают, что могут легко узнать своих «друзей»-фараонов; они уверенно называют принадлежность статуй или их фрагментов на основе сходства с другими, уже известными статуями. По всей видимости, у этих ученых глаз более наметан, чем мой. Большой опыт дает специалистам ощущение, что можно судить по сходству, но такой подход не может быть точен. Иногда он просто опасен, если кажущееся сходство лежит в основе замысловатых теорий о семейном родстве, узурпации престола и завоеваниях – в основе теорий, для которых нет никаких других свидетельств. Человек обычно замечает то, что желает – или ожидает – увидеть, а не то, что есть в действительности. Любой родитель новорожденного, к примеру, сталкивается с тем, что с полдюжины родственников с восторгом замечают «полное» сходство с собой.

Хотя, возможно, в этом вопросе правы специалисты, а не я, все же я вижу больше свидетельств, подтверждающих именно мою точку зрения. Египетскую скульптуру можно классифицировать по периодам, поскольку разные времена имели отчетливо выраженные различия в стиле. Главы Древнего царства стремились внушить идею о божественности царской власти, и на лицах фараонов можно увидеть спокойствие, уверенность и сверхчеловеческое величие. Тщательно изваянные черты были характерны и для статуй богов. «Сенусерты» и «Аменхотепы» Среднего царства измучены заботами, их лица покрыты морщинами. При Новом царстве черты становятся плавными, морщины исчезают, лица приобретают мягкость и мудрость. И не специалист сможет легко отличить голову, сделанную во времена Древнего царства, от головы, изготовленной при Двенадцатой династии. Но при всей этой разнице головы одного периода выглядят удивительно похожими одна на другую.

Из-за этой похожести порой и специалисты оказываются не в состоянии прийти к общему мнению о принадлежности некоторых голов, если им не сопутствуют надписи. Никто не перепутает бюст Тиберия и скульптурный портрет Августа, но одну и ту же голову разные ученые приписывают и Эхнатону, и его супруге Нефертити, и его преемнику Сменхкара.

Наше мнение о том, что внешнее сходство не играло для египтян большой роли, подтверждает частота, с которой статуи присваивались другими лицами. Если один царь желал «позаимствовать» статую кого-то из своих предшественников, он не изменял – как делали римляне на барельефах – внешние черты. Он просто высекал свое имя на месте имени прежнего владельца.

Здесь мы переходим к последнему аргументу в пользу нашей теории – к особой силе имени как средства идентификации. Слово – как изреченное, так и написанное – имело магическую власть. Оно не просто служило обозначением человека, оно было неотделимой частью его самого, искрой его собственного существования. Память об имени была необходима для воскресения в вечной жизни; если сохранялось только имя, это значило, что часть человека продолжает жить. Написание на статуе этих магических слов не только отождествляло ее, но в некоторой степени и оживляло. Необходимость портретного сходства не была столь же важной.

Однако, заметит знающий человек, в Древнем Египте были и подлинные образцы портретной скульптуры. Они смотрятся как изображения реальных людей. Принадлежность некоторых не вызывает сомнений – Нефертити, царица Ти, Аменхотеп.