Селфи с судьбой - Татьяна Устинова

– Отчего же некуда? В Челябинск.

– Я просила папу не принимать никаких радикальных мер, понимаешь? Не увольнять его, не выяснять отношений, и он обещал! Я сказала, что мне нужно время, чтобы подумать, и они согласились.

– Кто они?

– Мои родители.

– Бедные родители, – посочувствовал Илья Сергеевич. – Я бы этому типу шею свернул, и все дела.

– Зачем?! Зачем это?! Он меня не любил и не понимал, но это же не его вина!.. За что ему мстить?!

– Например, за враньё, – сказал Илья. – Он ведь и жене врал, и тебе, и отцу твоему. Нехорошо это. Стыдно.

– В тот день он приехал, мы с ним поговорили в беседке. Он очень просил вернуться в Москву, чуть не плакал. Я сказала, что пока не вернусь. Потом Зоя Семёновна закричала, и на крик все побежали. И я тоже побежала. Возле её магазина уже какие-то люди собрались, и Николай Иванович мне сообщил, что человека задушили. Я внутрь не пошла.

– А когда вернулась, в беседке его уже не было?

Ангел покачала головой.

– Он на самом деле торопился. На часы то и дело смотрел. До Москвы далеко, а дни сейчас короткие.

– Какой милый человек, – пробормотал Илья Сергеевич. – Заботится о безопасности на дорогах. Вон Артобалевский, совершенно не заботится.

– Когда ты приехал и стал так свысока разговаривать, я подумала, что ты точно такой же. Лучше всех всё знаешь, а на самом деле врёшь. И я решила тебе доказать, что со мной так нельзя!

– Матвей считает, что ты красивая девушка. Он говорит, что совершенно не разбирается в девушках, но ты красивая.

Ангел как будто споткнулась. Илья её поддержал.

– Что он ещё сказал?

– Ему нравится домик, который выставлен у Зои в магазине. Он сделан из дерева, и внутри печь с изразцами и лесенка. Матвей от этого домика просто в восторге. Когда я его о чём-то спрашиваю, он отвечает, но так, что я ничего не могу понять.

– Я же тебе говорила, он очень подозрительный тип.

– Он очень странный тип, – возразил Илья. – Но это ничего не означает. Ты тоже странный тип.

Держась за руки, они пошли вдоль бурой осенней речки и шли довольно долго. Трава хлестала Илью по голенищам жёлтых сапог, сработанных дядей Васей Галочкиным, оставляла мокрые семечки. Чтобы ни о чём не думать, Илья принялся рассказывать об олимпиаде по физике для школьников и о том, что его попросили придумать несколько олимпиадных задач. Он придумал три, а с четвёртой дело не идёт. Задача получается слишком сложной, а решение неоднозначным.

Ангел внимательно слушала.

Потом он спохватился и сказал, что она должна была его остановить, а она ответила, что ей очень интересно. Он кивнул – ну, конечно, а она спросила, что, по его мнению, хранят в бревенчатых домиках, понатыканных вдоль всего берега.

– В них ничего не хранят, – объяснил Илья. – В них моются. Это бани.

Ангел очень удивилась.

Потом они долго шли обратно и на плотинке дружно повернули направо, а не налево, к гостинице. Им очень не хотелось расставаться, но страшно было придумать нечто отличное от прогулки, что позволило бы им не расставаться!..

Так они бродили до сумерек, сильно замёрзли и устали, и нужно было решаться, но Илья так ни на что и не решился. Ему очень мешали восемнадцатилетний Макаллан, который по идее должен был не мешать, а способствовать, и история про челябинского кавалера.

По непонятной причине кавалер сильно его задел, и об этом тоже хотелось подумать.

На первом этаже они расстались, и каждый пошёл к своей лестнице.

Ангел так устала от переживаний и волнений, что еле передвигала ноги. Немного досадно было, что Илья не проводил её до двери и не попросил почитать стихов, но она велела себе не расстраиваться – он завязал ей шнурок и купил кружевную манишку, а это так много! Шнурки ей завязывал только папа, когда она была маленькой, а кружевных манишек не дарил никто и никогда, потому что это невозможно. Наверное, проще получить в подарок бриллиантовое ожерелье или арабского скакуна, а не кружева, купленные в деревенской лавке, – и не потому, что она попросила, а потому что ему понравились кружева!..

В номере было тепло, и она долго грелась у батареи, прежде чем стянула с себя куртку-стог. Телефон позвонил, и она рассеянно сказала: «Да», пристраивая перед зеркалом манишку на толстовку с буквами и рожами и любуясь на эту красоту.

– Агния, – проникновенно сказал в трубке тот, кто отравил ей последний год и всю жизнь. – Я тебя прошу, поговори со мной. Ну что мы как дети!

Она уронила манишку и нагнулась, чтобы поднять.

– Приезжай в Москву. Я тебя прошу. Как человека прошу!.. Ты не понимаешь, что ли?! Если ты завтра-послезавтра не вернёшься, меня твой отец живьём съест!

– Он тебя не съест, – пробормотала Ангел.

– Ты не знаешь! Ну, блин, я только жизнь наладил, квартиру приличную снял, а тут такая… петрушка!

Ангел подумала, что петрушка – это она.

– Я же не виноват, что в тебя влюбился!

– И я не виновата. Я не знала, что у тебя семья.

– Ну ладно! Ты что, думала, я почти до тридцатника бобылём дожил?

Ангел поняла, что теперь она назначена виноватой в том, что он ей врал. Раньше она была виновата в том, что фальшива, а теперь в том, что дура.

– Я приеду, – пообещала она. – И папе позвоню, не волнуйся. Он тебя не выгонит, и ты сможешь дальше жить в приличной квартире.

Он оскорбился.

– Куда мне до тебя, – произнёс он каменным голосом, – ты на Спиридоновке родилась. Папа начальник, дедушка маршал!..

Ангел подумала, что в дедушкином звании она тоже, по всей видимости, виновата.

– Тебе-то наплевать. Ты со мной поразвлекалась, и ладно! А мне теперь что делать?! Начальство волком смотрит, ребята не разговаривают, все, блин, боятся! Я как прокажённый сижу.

– Ты не волнуйся, – повторила Ангел.

– Ну что мне сделать, что?! Ну, черт с тобой, давай я на тебе женюсь! Ирка, дети, наплевать на всех! Тебе же так удобней! Ты думаешь только о себе!.. Вы все такие, вам лишь бы сожрать, вцепиться! А у меня душа кровоточит!..

– И начальство волком смотрит, – подсказала Ангел.

Всё же день с профессором Субботиным не прошёл даром. Как будто не день, а год! Артобалевский говорил, что хочет год проспать, а Илья говорил – ни за что. Совсем недавно она тоже мечтала проспать год или десять, чтобы забылись и стали прошлым безобразные сцены, унизительные разговоры, горе и страх. А теперь ей хотелось, чтобы время шло как можно медленнее и чтобы в него уложилось многое, самое важное, и чтобы каждая минута запомнилась надолго, навсегда.

– Ты издеваешься надо мной! – закричали в трубке. – А я ни в чём не виноват! Я нормальный человек, и у меня нормальные потребности! А я как перед расстрелом! Из-за какой-то, блин, ненормальной и её, блин, фантазий!..