Разорванный круг - Владимир Федорович Попов

улизнет. Чалышева понимала, что на другое отношение к себе рассчитывать не может, и не обижалась, тем более что Целин все ее просьбы выполнял беспрекословно. Многочисленные материалы стендовых, ускоренных дорожных и эксплуатационных испытаний Чалышева штудировала, как прилежная ученица и, как ученица, старательно заносила столбики в общую тетрадь.

С особым рвением обследовала она образцы резины и шины, подвергавшиеся светопогодному старению на крыше, изучала «фисгармонию» — раму с растянутыми образцами резины, которую не удостоила даже взглядом в Москве, тщательно рассматривала на них каждую трещину. И невооруженным глазом, и в лупу, и даже ногтем ковыряла. Не ограничившись этим, попросила сфотографировать образцы и передать ей рецептуру резин. Целин поворчал, поворчал и уступил.

Целых два дня провела Чалышева на испытательной станции, интересуясь не только результатами испытаний, но и тем, как они проводятся: какова скорость шин, бегущих по ободу маховика, с какой нагрузкой прижимаются они к ободу, сколько километров пробегают в час. Километраж особенно удивил ее. Пятьдесят? Тысяча двести за сутки? Какая же температура развивается в протекторе? А в каркасе? Все-все интересовало Чалышеву, и на все она старалась получить исчерпывающий ответ.

До появления на заводе Чалышева видела за идеей антистарителя одного человека — Целина, надоевшего ей своими письмами с предложениями и жалобами, фанатичного, упрямого, болезненно самолюбивого, канонов не признающего. И приземленная внешность Целина не позволяла допустить наличие у него не только таланта, но даже одаренности — собственную весьма неказистую внешность с некоторых пор она почла счастливым исключением из общего правила. Встреча с Целиным в институте подтвердила сложившееся о нем мнение, но теперь Чалышева увидела в нем личность значительную, одаренную.

На заводе Чалышева установила, что антистаритель отстаивает великое множество людей, и задумалась над этим феноменом. До сих пор происходил поединок между ней и Целиным, и исход его был заранее определен. Это был неравный поединок между человеком, вооруженным доспехами, и полуголым безоружным противником. Теперь сражение увиделось ей иначе. Она одна, правда, в доспехах, но против нее целое «народное ополчение». Два, три человека могут быть одержимы ошибочной идеей, но десять, пятьдесят, сто… Что, все они поддались гипнозу одного? Даже Калабин, опытный, вдумчивый рабочий, настоящий профессор своего дела, с азартом утверждает, что ИРИС-1 снижает температуру резины и на смесителе, и на валках, а на шприц-машине уменьшает количество горелой резины. Раньше, когда процесс шел на предельной температуре, резина постоянно прилипала к валкам, подгорала, и ее браковали. Иное дело теперь. Теперь люди работают спокойно, не мечутся.

Нет, в элементарном здравом смысле природа не отказала Чалышевой. Она поняла, что, применив ИРИС-1, заводчане не только улучшили качество резины, но и усовершенствовали процесс, облегчили труд, снизили брак. Даже равнодушные к репутации завода рабочие и те цепко держатся за ИРИС-1, потому что с ним процесс идет куда легче.

Прислушиваясь к разговорам в столовой, вернее, в маленькой комнате, отведенной ИТР, где подавали то же, что и в общем зале, только быстрее, Чалышева прониклась уважением к заводчанам. В НИИРИКе, как ни странно, в свободное время болтали о чем угодно, только не о делах. Там можно услышать высокоинтеллектуальные, на весьма профессиональном уровне разглагольствования о нашумевшей книге, о новом фильме, о новой пьесе. А на заводе говорили о делах производственных. Гапочка, например, рассказал ей об исследованиях, которые вели рабочие, загоревшись желанием избавиться от импортного ускорителя процессов пластикаций каучука — американского порошка «Пептона». Вначале Чалышева не понимала, как это люди со слабой теоретической подготовкой могут подвергать сомнению научные каноны и догмы, но вынуждена была признать, что у этих людей иной ключ к познанию истины — богатейшая техническая интуиция, основанная на многолетнем опыте.

Таким показался ей и Лапин. У него, правда, свой «пунктик»: все стандартные рецепты резин он считал плохими, смело корректировал их и непременно вводил свой, «туземный» антистаритель. Но это ему можно простить. Своим искусством он не кичился, заявочных столбов не ставил.

Просмотрев подшивку с рекламациями в отделе сбыта, Чалышева убедилась, что их здесь значительно меньше, чем на других заводах, и пришла к непреложному и страшному для себя выводу: антистаритель не разрушает шин.

Однако самый большой удар ожидал Чалышеву в центральной заводской лаборатории. Здесь стояла точно такая озоновая камера — ее еще называли «альфа-бета камерой», — какой пользовалась она в институте. Но заведующая лабораторией, женщина лет сорока, на которую тяготы жизни уже наложили свой отпечаток, призналась ей, что камера стоит без дела уже лет пять, ибо давала результаты, не совпадавшие с дорожными, а то и диаметрально противоположные им.

— Нельзя определить, — говорила заведующая, — сколько прослужит резина в обычных условиях, если подвергнуть ее однажды условиям экстраординарным. И прав был профессор Уилксон, утверждавший, что результаты испытаний в озоновой камере ни в коем случае не могут служить основанием для определения качества всех резин. Испытывать в ней следует лишь те резины, которые будут находиться в атмосфере с повышенным содержанием озона, например кабельную изоляцию.

Посещение лаборатории, как ничто другое, убедило Чалышеву в том, что на заводе ей больше делать нечего.

Позвонив на квартиру Брянцеву и не застав его, Чалышева попросила жену передать ему благодарность за предоставленную ей возможность ознакомиться со всеми работами по антистарителю и сообщила, что отбывает восвояси.

ГЛАВА 15

Таисия Устиновна не знала теперь покоя ни днем ни ночью. При всей своей общительности она не выносила обстановки коммунальной квартиры. Она привыкла чувствовать себя хозяйкой в доме и никак не ожидала, что ее налаженная жизнь может так резко измениться.

Целый день открывались и закрывались двери, приходили «на минутку» какие-то женщины и подолгу простаивали с Заварыкиной на кухне, болтая о всяких пустяках. Шестилетний Коська, невзирая ни на какие увещевания, без конца шнырял по натертому паркетному полу в коридоре, натаскивая с улицы песок и грязь. Вдобавок Заварыкина любила стряпать. На стряпню она не жалела ни труда, ни времени, отдавалась этому занятию с упоением, с утра до вечера толклась в кухне, жарила, тушила, пекла, квартира постоянно была наполнена запахами, острыми и едкими. Раздражало Таисию Устиновну и то, что Заварыкина не считала жизненной необходимостью ежедневно протирать пол в подсобных помещениях и чистить раковины, а оба мальчугана, привыкшие к вольному житью, почти никогда не спускали воду в унитазе. В довершение всех бед грудной ребенок Заварыкиных, мирно отсыпавшийся днем, истошно орал по ночам и его ничем нельзя было угомонить.

Таисия Устиновна не скандалила, но удержаться от нравоучений не могла и, случалось, доводила Заварыкину до истерики.

В тот день,