Сто страшных историй - Генри Лайон Олди

Жена старосты отнесла слуге циновку и одеяло. Я сопроводил женщину, боясь, что она может не заметить Широно.

Ран не показывалась: пряталась где-то.

2

«Дурак! Грубиян!»

– Тэнгу хотели меня украсть.

Она села рядом, на крыльцо. Признаться, мне было неловко – я вышел на двор по нужде, стесняясь пустить струю в горшок, оставленный в комнате. Там, как вы понимаете, я спал не один. Выбрался наружу, нашел отхожее место, справил нужду – и присел на крыльцо: подышать свежим воздухом, поразмыслить о событиях прошедшего дня.

В небе, свободном от облаков, катался на боку молодой месяц. С гор дул ветер, по счастью, не слишком холодный. Когда объявилась Ран, я решил, что после отхожего места от меня может плохо пахнуть – отсюда и неловкость.

– Украсть?

– Да, – она по-прежнему была в мужской одежде. – Мы живем возле Тэнгу-Хираяма, знаешь?

Голос Ран, сухой и неприязненный, ясно давал мне понять, что она объясняется, но не оправдывается. Если все кувшинки в реках и озерах такие же, лучше не плавать – поранишься[1].

– Тэнгу крадут детей и взрослых, но чаще детей. Если люди возвращаются, они безумны или больны. Мы с родителями проводили лето в Макацу. Я собирала ягоды, забрела дальше, чем следовало. Тут они и вышли из кривого дерева. Их было двое: веера, гэта с единственным «зубом». Красные лица, длинные носы. Они смеялись…

Речь Ран стала сбивчивой, голос хриплым:

– Как же они смеялись! Я тоже начала смеяться. У меня заболел живот, закололо под ложечкой. Но я не могла остановиться: хохотала без устали. Один тэнгу собрался уйти, второй раздумал. Он позвал меня в дерево. Я хотела туда, как не хотела ничего на свете. Отказаться? Оказать сопротивление?! Я и в мыслях такого не держала. Не знаю, что меня манило…

Я молчал. Что я мог сказать?

– Они передумали. Ушли, исчезли. Улетели? Не знаю. Должно быть, я им чем-то не понравилась. Я ударилась лицом о дерево. Я билась о ствол, расшибаясь в кровь. Я хотела туда! Я звала тэнгу, плакала, умоляла. Родители нашли меня в лесу без чувств. Потом я долго болела. Не так долго, как те, кто вернулся от тэнгу, но все равно…

Она напряглась. Тело Ран натянулось струной:

– Я их ненавижу! О, как я их ненавижу!

Боюсь, уточнил я. Ты их боишься, Ран. Страх у людей, подобных тебе, превращается в боевую ярость, в неукротимое бешенство, туманящее разум. Сенсей Ясухиро рассказывал, что так бывает. Еще он добавил, что не вы самые страшные противники – те, чей страх переплавляется в ледяную осторожность, стократ опасней. Я еще спросил, есть ли люди, кому страх неведом, и сенсей ответил: «Нет».

– Когда я увидела тэнгу рядом с тобой, – она обращалась ко мне грубо, не выказывая признаков даже самой поверхностной вежливости, – я решила убить его. Убить без промедления, потому что он пришел за мной. Убийство тэнгу дозволено, они не люди. Ты дознаватель, ты должен знать.

Три монаха, вспомнил я рассказ Широно. Три монаха, известных великой святостью. Запрет на убийство, наложенный буддой, касается только людей, остальные вне закона. Да, Ран, я дознаватель. Нет, я не знал об этом раньше. Узнал в дороге, на палубе корабля. Должно быть, близость Тэнгу-Хираяма всех делает знатоками, известен ты великой святостью или грешен от ушей до копчика.

Я даже не знаю, Ран, откуда у тебя ружье. Где ты научилась стрелять из хинава-дзю? Я ничего не знаю.

– Он прячет лицо под маской, поняла я. Иначе все увидели бы красную кожу и длинный нос! Говорят, что тэнгу способны принять любой облик, отведя людям глаза. Но маска – это ведь проще, так? Про тебя я решила, что ты – тэнгу под личиной. Или человек, одурманенный чарами тэнгу, не понимающий, кто рядом с ним. Будь я уверена, что ты – тоже тэнгу, я бы сочла, что ты главный. Тогда…

– Тогда ты целилась бы не в Широно, – кивнул я. – Тогда ты целилась бы в меня.

Смех был мне ответом.

– Целилась? Я бы убила тебя.

– Я сбил тебя с ног, – напомнил я.

О том, что произошло после этого, напоминать не хотелось. Какой позор!

– Ты сбил меня с ног, потому что я замешкалась. Какой позор!

Она озвучила мою мысль. На крыльце сидели два позора.

– Твой слуга… В него трудно целиться. Он то есть, то его нет. Взгляду никак не сосредоточиться на нем. Но я смогла! Я выстрелила бы и не промахнулась, если бы не ты… Я ненавижу тебя! Ты и твой слуга опозорили меня перед всей деревней!

Я пожал плечами:

– Ты ненавидишь тэнгу. Ненавидишь меня. Ненавидишь моего слугу. Есть на земле кто-нибудь, кого бы ты не одарила своей ненавистью?

– Дурак! Грубиян!

Это я, значит, грубиян.

– Ран, я сегодня не опозорил тебя. Я спас тебя.

– От чего же?

– От фуккацу. От схождения в ад.

– Глупости! Тэнгу можно убить без фуккацу! А даже если я ошиблась, и он не тэнгу, а каонай, какие служат вам, дознавателям… Безликих тоже можно убивать без фуккацу! Ты что, считаешь меня безмозглой деревенской дурочкой?

– Широно, – позвал я, зная, что тот слушает наш разговор. – Приблизься.

Широно соткался из ночной темноты, будто призрак. Ран уже готова была кинуться на него – драть ногтями, рвать зубами! – но я положил ей ладонь на колено, не задумываясь о приличиях. Мое прикосновение, а главное, мои последующие слова остановили девушку, как если бы я связал ее по рукам и ногам.

– Широно, – велел я. – Сними маску.

Он повиновался.

Света месяца ей хватило. Ран долго вглядывалось в лицо Широно. Наконец она глубоко вздохнула и обмякла.

– Он похож на тэнгу, – прошептала она. – И все же… Он похож не до конца. Он посредине между тэнгу и человеком. Кто он?

– Кто ты, Широно? – спросил я.

– Человек, – твердо ответил он.

– Он человек, Ран. Необычный человек, в котором есть кое-что от тэнгу. Это пройдет со временем, поверь мне. И он мой слуга, переданный мне по наследству. Это все, что тебе нужно знать. Убей ты Широно, и его дух занял бы твое тело согласно закону будды Амиды. Этому духу не привыкать менять тела. И как после этого я бы женился на тебе? Да я проклинал бы каждый день супружеской жизни!

– Проклинал?

Она вскочила:

– Так вот как ты хочешь на мне жениться! Вот о чем ты думаешь?!

– Погоди! – опешил я. – Я говорил о том, что случилось бы после убийства Широно! Я спас тебя от фуккацу, ты должна быть мне признательна…

Но ее уже не было на крыльце.

– Вы позволите мне сказать, господин? – осведомился Широно.

– Да.

– Если вы хотите смертельно задеть вспыльчивого самурая, скажите, что спасли ему жизнь. Уверяю, он тут же кинется на вас. Если в душе царит гордыня, такое не прощают.