Конфуций - Владимир Малявин

Цзин-гун счел предосудительным надолго оставлять гостя из Лу в своей столице. Он поселил Чжао-гуна в одной из пограничных крепостей Лу, заодно присоединив ее к своим владениям. Затем настало время поработать дипломатам. Бегство законного правителя из своего удела было, что ни говори, событием чрезвычайным, и правителям других царств, согласно прежним договоренностям, следовало помочь ему вернуться на трон и покарать виновников смуты. Кое-кто из них поначалу и в самом деле потребовал немедленно покарать «три семейства» Лу. В свою очередь, непокорные луские кланы в чисто восточной манере позаботились о том, чтобы их повелитель не потерял лицо. Они немедленно отправили посольство с подарками и изъявлением покорности в ставку Чжао-гуна. Щедрые дары были посланы и ко дворам всех соседних царств. Прибывший в столицу Ци луский посол не пожалел красноречия ради защиты привилегий «трех семейств». «Все вещи в мире рождаются по двое, по трое или по пять, – начал он издалека, как и подобает дипломату. – Поэтому на небесах есть три вида небесных светил, на земле есть пять стихий, у тела есть правая и левая сторона, и у каждой вещи есть своя тень. А у правителей есть советники, которые следуют за ними как тень. Само небо породило семейство Цзи, чтобы оно было тенью правителя Лу. Уж так исстари повелось в нашем царстве, и порядок сей изменить невозможно. Правители Лу, сменяя друг друга, все больше теряли власть, а вожди семейства Цзи все более возвышались. Алтари не воздвигают на вечные времена, правитель и подданные могут меняться местами. Вот и в Книге Песен сказано:

Посол еще долго доказывал, что клану Цзи прямо-таки на роду написано всегда быть надежной опорой луским государям: вот и фамильный знак клана означал «гром над небесами» и, стало быть, верховенство в делах правления, и сам основатель рода появился на свет со знаком «друг», отчетливо проступавшим на морщинистой младенческой ладошке… Кончилось тем, что триумвират луских узурпаторов оставили в покое, удовлетворившись формальными изъявлениями их покорности, а Чжао-гуну пришлось отсиживаться во владениях своего друга-недруга Цзин-гуна.

Неизвестно, какую роль сыграл Конфуций в бурных событиях 517 года. Скорее всего он подчеркнуто держался в стороне от них. Зато известно, что вскоре после бегства Чжао-гуна он тоже покинул родное царство и переехал в столицу Ци. Поступая таким образом, Конфуций преследовал, вероятно, сразу две цели. С одной стороны, он хотел доказать себе и показать другим, что такое преданность законному государю. Он мог мириться со своим положением, пока сохранялась хотя бы видимость уважения к власти, но служба в царстве, лишившемся правителя, теряла для него всякий смысл. Правда, он был служилым человеком семейства Цзи, и ему следовало бы выполнять его распоряжения. Тем лучше! Пусть благодаря его поступку люди осознают, что такое верность трону, которая выше личных неудобств и кривотолков злопыхателей. С другой стороны, Кун Цю надеялся, что в Ци он встретит больше понимания и получит наконец возможность претворить в жизнь свои заветные замыслы. Казалось, сама судьба теперь толкала его искать удачи на стороне, без опасения показаться слишком охочим до карьеры. К тому же лет пять тому назад ему уже приходилось встречаться с послами из Ци и даже самим Цзин-гуном при луском дворе. Цзин-гун в тот раз спросил Кун Цю, почему некто Му-гун, правитель «маленького и отдаленного» царства Цинь на западной окраине Срединной страны, сумел стать великим завоевателем, на что Кун Цю ответил: «Хотя царство Цинь было маленьким, его люди мечтали о великом. Хотя оно было отдаленным, его люди в поведении держались мудрой середины. Его правитель за пять овечьих шкур выкупил раба и сделал его своим советником. Побеседовав с ним в течение трех дней, он вручил ему бразды правления. Сразу видно, что он был достоин славы царя, а не просто завоевателя». Цзин-гун счел речь Кун Цю превосходной и с похвалой отозвался о его познаниях и возвышенности духа. На сей раз Конфуций даже заручился приглашением от одного из тамошних сановников – некоего Гао Чжао-цзы. Правда, у этого Гао Чжао-цзы была неважная репутация, да и положение «домашнего советника», уготованное ему в столице Ци, не прибавляло ему авторитета. Но он знал, что Гао Чжао-цзы устроит для него аудиенцию у самого Цзин-гуна, и как знать, может быть, на сей раз счастье улыбнется Кун Цю?

Прежние хозяева Кун Цю были только рады избавиться от своего не в меру щепетильного подчиненного. Несколько близких учеников Кун Цю вызвались сопровождать его в поездке. Богатые почитатели Учителя Куна подарили ему пару экипажей с лошадьми, ученики сложили в них книги, провизию, одежду, все необходимое для долгой дороги. Погадав о благополучном для отъезда дне и принеся жертвы духу дороги, Кун Цю поднялся в свой новый экипаж и велел трогаться. Повозки потянулись к северным воротам Цюйфу, откуда начинался путь в царство Ци.

И снова мимо потянулась бескрайняя равнина, еще почти сплошь поросшая кустарниками и рощами, окаймленная на горизонте низкими холмами. На третий день перед путниками выросла громада горы Тайшань – священного пика, с незапамятных времен являвшегося местом паломничества властителей Поднебесного мира. Рассказывают, что, проезжая мимо какой-то деревеньки, прилепившейся к отрогам Тайшань, Кун Цю увидел на обочине дороги горько рыдавшую женщину и спросил ее, отчего она так безутешно плачет.

– Моего мужа и дядюшку сожрал свирепый тигр, живущий в этих местах, – ответила женщина.

– Почему же ты не уезжаешь отсюда? – спросил Кун Цю.

– Так ведь наш управляющий очень добр к людям, – объяснила женщина.

Кун Цю сошел с экипажа и поклонился женщине в знак сочувствия ее горю.

– Вы слышали? – сказал он, повернувшись к ученикам. – Чиновника, притесняющего народ, боятся больше, чем кровожадного тигра! Запомните это…

За горой Тайшань Кун Цю и его спутники миновали пограничную заставу и въехали во владения Ци.

Тут, по некоторым рассказам, у них состоялась еще одна поучительная встреча. Они увидели на обочине дороги человека, который громко плакал, но не так, как принято оплакивать умерших родственников.

– Если вы, уважаемый, не в трауре, то почему вы так горько плачете? Расскажите мне все без утайки, – обратился к незнакомцу Учитель Кун.

– Ах, уважаемый, – ответил человек. – В этой жизни я совершил три ошибки, а теперь уже ничего нельзя поправить. Как же мне не отчаиваться?

– Что же это за три ошибки? – поинтересовался Кун Цю.

– В молодости я много странствовал, а когда вернулся домой, мои родители уже умерли: вот моя первая ошибка, – ответил человек. – Когда я возмужал, я пошел на службу к правителю царства, но не смог отвратить его от гордыни и пристрастия к роскоши, вот моя вторая ошибка. У меня было много родственников, но теперь все они разъехались, и я больше ничего о них не знаю: вот моя третья ошибка. Дерево желает покоя, но ветер вечно в движении. Сын желает ухаживать за родителями, но они не могут ждать, когда он вырастет. Я не в силах уже искупить свою вину!

– Смотрите же, дети мои! – обратился Учитель Кун к ученикам. – Пусть судьба этого человека послужит вам предостережением!