Вальпургиева ночь - Анастасия Завозова

Договорить и додумать мне не удалось. Вот так всегда — только настроишься на серьезный разговор, поведешь тихо сама с собой беседу, так обязательно прервут.

Дверь распахнулась, чуть не распрощавшись с дверным проемом. Тут, похоже, такой местный обычай — «поглумись над дверью». Просто взять за ручку и деликатно приоткрыть, предварительно постучав пальчиками, — это слишком сложно для местного народца.

В раздолбанную дверь, надсадно вопя и держась за живот, ввалилась баба. Раскорячившись на пороге, она перевела дух и завопила снова. При этою в ее прочувствованном монологе ясно слышались пожелания счастья и долгих лет жизни козлам, ублюдкам и аспидам моченым, с утра пораньше занявшим очень нужный ей сейчас склеп. Да тут просто клуб какой-то! Впору стойку поставить в уголку, такую аккуратную, стильную, в виде крышки гробика или могильной плиты, Виталиса барменом приклеить, и шевелюшки, как говорит Полина, можно будет граблями в чемоданы собирать.

— Дверь закрой, кобыла! — Верка приветливо поздоровалась с вновь прибывшей. — Что тебе опять неймется? Сколько раз объяснять, мужика твоего припадочного лучше топором охолонить, чем приворожить! Не возьмусь, ни-ни…

— Да я ему сама… вилы в хвост засуну…— пропыхтела баба, сползая по порожкам, виляя задом. — Помоги, Верка, рожаю, мать твою за ногу!

Сомнений в происходящем не было даже у меня. Живот у бабы активно шевелился, грозя в ближайшем будущем выплюнуть кого-то на свет, то есть на тьму божью. По ступенькам вдобавок что-то зажурчало…

— Нашла время! — заорала Верка. — До нужника, что ль, не добежала? Мне тут еще жить!

Я ткнула ее в бок:

— Она не описалась, это воды отошли…

Верка вцепилась в меня, как бомж в пустую бутылку:

— Милка, давай помогай, ты че, знаешь, как это бывает?!

Чего??? Да все мои познания о протекании родов ограничивались красочными, но очень сюрреалистическими рассказами тети, Розы и одной-единственной серией из какого-то мексиканского сериала, просмотренного еще в глубоко розовом детстве. Там героиня всю серию рожала, рожала… рожала, рожала, а когда наконец разродилась, так умаялась, что ребенка сперли, срезали у нее, прямо с пуповины, а она и не почесалась.

С тетей Розой было не лучше. Все ее рассказы, которые давно пора издать отдельной книжечкой, озаглавленной «Тетка Роза против роддома номер двадцать четыре», начинались примерно так: «И вот я, племянница, вбегаю в эту чертову регистратуру! То есть сначала живот мой в окошко просовывается, а сверху я жалобно тыкаюсь и всячески показываю, что еще минута и я рожу им прямо на прилавок…»

В общем, понятно, что опыта у меня никакого. Поэтому накинулась на Верку:

— Почему я? Я в этом… ни разу… ничего… ни ба-ба…

— А я прям ба-ба? — огрызнулась Верка, тем временем все-таки подсовывая бабе под зад какой-то тулуп и прикрывая дверь. — Маманька меня до родов хрен допускала, сама все делала… А ты-то чего, коза потравленная, сюда пришлындала? — неожиданно переключилась Верка на стенающую бабенку. — Что, в избе родить не могла, повитуху позвать, как все люди?! Что, в склепе еще ни разу не рожала? Антересу взалкала? Щас тебе будет антерес…

— Ой, помоги, — завыла баба. — На тебя одна надежда! Не могу я в избе-то… А ну как рожу девку опять, мужик-то мой меня прибьет да на улицу выкинет…

Верка матюгнулась и неделикатным шепотом просветила меня, что муж данной бабы козел каких мало. Этот деревенский мачо перегорел на желании завести себе такого же мачастого потомка, только вот жена план никак выполнять не хотела, поставляя со скоростью зацикленной крольчихи мужу одних дочерей. Когда баба забеременела в этот раз, мужик, как водится, встал в позу и завопил: «Или сын — или башку на тын!» Баба, конечно, испугалась — восемь девок оставлять без матери с папашей в полном неадеквате ей не хотелось. Вот и приползла она к Верке в надежде, что та потихоньку примет у нее роды, так сказать, без особой огласки.

— М-да… — протянула я, переводя взгляд с подвывающей бабы на растерянную Верку. — Не хотелось бы вас огорчать, гражданочка, но, по-моему, вы крупно попали. Ни я, ни Вера Батьковна облегчить вас не смогем… тьфу ты, то есть не сможем.

— То есть как это не смогете?! — завопила баба, на секунду забыв о том, что по сценарию ей полагалось тихо квакать на порожках, рассчитывая на нашу с Веркой царственную милость. — Ну погоди у меня, Верка, я попу враз доложу, чем ты тут про— мышляешь…

Верка только дернула немытым плечиком в обмотках:

— Ха, напугала щуку осиновой удочкой! Да твой поп сам ко мне за маслом от радикулита лазает!

— Верка… итать тебе в гляделки! — завыла баба. — Да помоги же… Ой!

Живот активно дернулся. Мы с Веркой переполошились и кинулись к бабе. Уложив ее поудобнее, принялись обсуждать вопрос: «Что такое роды и как с этим бороться?» Наконец Верка решила особо не активничать, а помогать по мере надобности. То есть в бабе без надобности не ковыряться, дитя само путь-дорогу отыщет, а вот когда отыщет, тут и мы, все такие красивые и смышленые, с пеленками наготове, чтобы не уполз. Ползая на карачках возле бабы, светя себе глазами и дымящей плошкой, Верка комментировала происходящие. У меня от экстремальности ситуации отнялся язык, и я могла только вспоминать всякие связанные с родами случаи. Меня мамуля, к примеру, рожала дома, в присутствии всей семьи. То есть ее женской половины. Дедульки сориентировались сразу и потрусили за успокоительным в бутылках по 0,33, папулю уложили в уголок и сделали вид, что забыли откачать. Принимала меня тетка Роза. Бабульки изображали греческий хор, тетка Ида с упоением играла в медсестру и радостно повзвизгивала при каждом тетки-Розином: «Вату! Ножницы! Спирт! Спирт! Огурец! Продолжим…» Рядом к тому же крутились Тяпа и Ляпа, то бишь Данчик и Янчик, к тому времени уже научившиеся осмысленно выражать свои мысли и эмоции. Когда тетка Роза наконец вытянула меня из мамули и, держа за ноги, огрела по заднице, чтобы я задышала (потому что, поняв, куда я попала, я решила сразу изобразить хладный трупик), Данчик восторженно завопил: «Правильно, ма, врежь ей по заду, чтоб не лезла туда, откуда сама вылезти не может!»

Верка наконец наладила освещение и продолжила бойко болтать:

— Слушай, а ты чего, сама родить не можешь? Вон уже восьмерых осилила… Ну-ка давай, поднатужься, поднапружься…

— Ой, не могу! — капризничала баба. — Тошно мне, задолбалась… Ить восьмерых выделала, устала…

— Что-то лезет… Не пойму, голова или задница… Слушай, Манька, дитенок-то на мужика твоего смахивает, у того тоже не сразу разберешь, где башка, а где… а это че? Похоже, как собака жевала… a, это yxo! Одно… второе… хм, ну я, конечно, не повитуха, в этих делах не разбираюсь, но, по-моему он вперед башкой прет… А ты, мамаша, че развалилась, как на лежанке, давай пыжься, помогай дитю… не то он у тебя так и будет там торчать, как кочан из грядки… О, глаза! Моргает, свиненок, значит, живой… жмурится, конечно, вид чумной, я тебя понимаю… опа, уже и ручонки тянет… куда тянешь, мордатый?! Не-э, точно мальчонка, и весь в папашу, так что радости мало…