Продюсер - Павел Астахов

Агушин завистливо вздохнул. Он таких девушек видел только в кино да на картинках «Плейбоя», который регулярно приносил кто-то из коллег в контору, где его и зачитывали до дыр, а потом разрывали на постеры. Да, вывешивать их на стенах было запрещено, но если открыть дверки любого шкафчика или сейфа, то из него на вас обязательно глянет какая-нибудь голая «Мисс Айова».

Он снова вздохнул и продолжил анализ. Фарфорова ищут. Генеральный санкцию, правда, не дал. Ну, это пока. Вечером Агушин будет докладывать помощнику Президента о ходе расследования и тогда уже скажет, кто мешает следствию.

— Зараза! — ругнулся генерал юстиции.

Затяжной конфликт между его боссом — начальником следственного комитета — и Генеральным прокурором наконец-то разрешился — отправкой в отставку обоих. Положивший конец этой вражде Президент страны назначил обоих послами в, так сказать, соседние регионы. Одного в Израиль, а другого в Палестину. Юмор нового Президента был оценен по достоинству не только в обоих ведомствах, но и в МИДе. А Агушин… Агушин думал о своем будущем.

В столь непростой ситуации главная задача Геннадия Дмитриевича заключалась вовсе не в том, чтобы скорее раскрыть это таинственное убийство. Версий было достаточно, и можно было отработать любую из них с одинаковым результатом — найти и схватить убийцу. Задача состояла в том, чтобы не только удержаться на месте, но и выйти из этого дела победителем, а то и хозяином нового кабинета.

Агушин улыбнулся; ему порядком поднадоело быть вечным и.о. Но водитель увидал его улыбку в зеркальце заднего вида и истолковал ее по-своему:

— Ага, Геннадий Дмитриевич, смешно!

— Ты о чем, Саша?

— Да вот же по радио говорят, что, скорее всего, Иосифа Шлица убила его же жена, Виктория Медянская. Я и говорю, смешно. Вы же тоже улыбаетесь? — Водитель сделал погромче волну 88,8, на которой только что закончились новости и объявили: «Вы слушаете „Роман-Радио“».

— Вот же, ерш твою медь! — выругался Агушин. — Не успели мы выехать к подозреваемой, а они уже трындят на весь мир. Бараны!

— А чего мы к ней едем? — удивился водитель.

— Не твоего ума дело! Хотя теперь скрывать-то уж нечего. Тьфу! — плюнул в сердцах на пол Агушин.

Сейчас он жалел, что бросил курить. Никотин добавил бы сил пережить журналистскую подставу. Но он бросил. Давно собирался, уговаривал себя, что может сделать это легко. Любимая поговорка в последние десять лет, что он готовился, была такая: «А я курить бросил. Послезавтра будет уже второй день». Все неизменно смеялись. А потом он все-таки бросил, и поводов для создания хорошего настроения стало меньше.

То, что информация ушла в прессу, совсем не радовало следователя, но он все же надеялся опередить и журналистов, и саму Медянскую. После заявления Ротмана о том, что она ворвалась в приемную, а потом и в кабинет, угрожала убийством и наставляла пистолет, акценты следствия поменялись.

Сомнения в том, что Виктория — убийца, у Агушина были серьезные. Он лично видел ее на месте преступления и разговаривал с ней, и, несмотря на ее спокойное поведение, было видно, что женщина потрясена. Далее, бабки-соседки видели ее уходящей из дома утром, после Шлица. Сидели они у подъезда весь день, а потому перечислили Агушину всех, кто заходил-выходил. Медянская не возвращалась и проскользнуть незамеченной не могла. На роль возможного убийцы подходили несколько незнакомых лиц, но женщин среди них не было. Уж Медянскую бабки узнали бы точно.

Агушин вздохнул и снова мысленно переложил пасьянс из подозреваемых. Среди семи человек были трое, которые так и не вышли из подъезда, включая Шлица. Наверное, жильцы. Старухи не знали всех поименно и в лицо. Четверо зашли и вышли, их сейчас и разыскивали по всем ориентировкам. Но и они ушли раньше, чем грохнул выстрел. Выходило, что или бабки еще кого-то пропустили, или убийца дождался, пока они поднимутся к его жертве, и проскочил мимо них незамеченным. Или ушел другим путем. Или вообще был жильцом дома, что не подтверждалось пока.

«А вот Медянская вполне могла действовать и не сама, — признал Агушин и вздохнул, — но тогда зачем ей второй пистолет, когда можно было вообще сымитировать самоубийство дома?»

— Дэ-а-а-а! Загадки, — вслух произнес он, и водитель тут же подхватил:

— Не говорите, Геннадий Дмитриевич, все только и обсуждают с утра до вечера.

— Что обсуждают? — не понял Агушин.

— Да убийство этого Шлица. Говорят, бабки у него немереные и теперь все вдове достанется.

— А много? — заинтересовался следователь.

— Много! Аж сто миллионов. Во как! — Водитель резко затормозил перед новым кирпичным домом в районе зоопарка. — Приехали, Геннадий Дмитриевич. Вот этот дом. Адрес, как вы сказали. Мне с вами?

— Нет. Со мной только опера идут. Сам буду задерживать. А ты, Саш, осмотри машину!

Агушин легко выскочил из отодвинутой в сторону двери и сразу же увидел, отчего потешались прохожие. Какой-то шутник привязал к антенне пиратский флаг, так называемый «Веселый Роджер». С недавних пор их почему-то стали продавать на всех московских перекрестках цыгане, мальчишки и уличные попрошайки. Кто-то не пожалел ста рублей и напроказничал. Агушин сам не смог сдержать улыбку, представив, как они неслись с сиренами по столице, а сзади лихо развевался череп с костями.

— Да, бл… джентльмены удачи. Сними сейчас же и сдай дежурному. Пусть заведет дело.

Два коренастых опера тоже засмеялись, но, увидев, как начальник метнул в них сердитый взгляд, затихли.

— Какое дело? — удивился водитель Саша, отвязывая кусок черной тряпицы.

— Такое! Это оскорбление работников правоохранительных органов. Давай действуй. Пока я вернусь, чтобы бумага была! — Агушин жестом приказал операм сопровождать его и решительно зашагал к знакомому уже подъезду.

Первое, что он увидел, было тело Медянской, лежащей у порога родного подъезда. Агушин в два прыжка добежал до ступенек и наклонился над одетой во все черное вдовой. Она не двигалась, а от головы текла тонкая струйка крови. Лица было не видно. У следователя внутри все оборвалось, он повернулся к операм:

— Вот вам и «черная вдова». Еще один труп. И это за несколько дней. На пороге одного дома. Что за хрень?!

— Да уж! Неувязочка.

— Форс-мажор полный, Дмитрич, — синхронно почесали опера стриженые затылки.

— Парни, вызывайте «Скорую» в любом случае. Пусть осмотрят. Дальше по обстановке. Если труп криминальный — один вопрос. Если нет — другой.

Агушин вздохнул и выпрямился, шаря по карманам в поисках давно брошенных сигарет.

В этот момент Виктория застонала и пошевелилась, и Агушин подпрыгнул и аккуратно повернул ее за плечи:

— Виктория Станиславовна? Вы живы?

— А? — она открыла глаза, но увидела лишь расплывчатые силуэты.

— Спокойно лежите. Сейчас врачи подъедут. Что случилось с вами?