Бабочка на огне - Елена Аверьянова

Заместителя Сыроежкина молодой, но ушлый участковый знал, надеялся, что теперь подполковник Раскольников и его, рядового милиционера, запомнит. Ну а как не запомнить, если он — молодой да ранний, двойное убийство сам почти и раскрыл, поднес начальству преступницу на блюдечке с голубой каемочкой.

— Вы не ошиблись? — спросил у эксперта, уже час «колдующего» на месте преступления, мрачный, как южная грозовая туча, Раскольников. — Пули выпущены из того же пистолета?

«Скажи, нет», — хотелось ему попросить у справедливости.

Но ее, как давно известно, в мире мало — на всех не хватает. Поэтому эксперт — настоящий профессионал своего дело, это Раскольников и сам знал, ответил:

— Да. Сомнений нет. Все совпадает с двойным убийством на Крестовой. И пистолет, и пули, и почерк — все четыре жертвы убиты выстрелами в живот.

— Четыре? — влез в разговор участковый, растерянно посмотрев на два тела.

— Где ваши свидетели? — мрачно спросил его подполковник.

— Мы здесь, — крикнули из дверей Дарья Петровна и Светлана Борисовна. — Мы все видели.

— Что — все? — напугал их взглядом Раскольников, думая, не мог не думать о Катюше — где она, что с ней сейчас? Что, черт возьми, вокруг нее происходит? — Вы видели, как их убивали? — Он кивнул на распластанных на полу Кассандру Юльевну и вторую убитую, судя по документам в сумочке, гражданку России и Франции, Мирру Совьен.

— Этого еще не хватало, — скажет, обязательно скажет полковник Сыроежкин. — Мировой скандал. Политики нам только не хватало. То террористический акт со взрывом, то убийство иностранки. А все ваша подследственная Маслова виновата. Зачем вы ее отпустили под подписку о невыезде?

— Мы не видели, как их убивали, — глядя друг на друга, растерянно сказали старушки.

— Эта женщина вам знакома? — спросил их Раскольников, протянув для опознания, в нарушение инструкции, одну-единственную фотографию Катерины Ивановны Масловой из дела о взрыве. — О даче ложных показаний участковый вас предупредил?

— Я видела ее только со спины, — шарахнулась от фотографии испуганная ответственностью за дачу ложных показаний Светлана Борисовна.

— Это она, — едва взглянув на фотографию, уверенно заявила вторая, храбрая старушка — поставила на Катюшиной свободе крест. — Я в лицо ее, вот как вас, видела. В «глазок». Вы ее уже арестовали?

Раскольников ответил:

— Спасибо за помощь следствию. Пока можете идти. Мы вас вызовем.

Он поехал на работу. А что ему оставалось делать? В розыск пропавшую подозреваемую в смерти семи человек — ужас какой! — Маслову он уже подал два часа назад после ее звонка.

Вчера, в двадцать один тридцать, они были еще живые. В двадцать один тридцать они еще шли на преступление. Они ехали на вишневой «девятке», доставшейся Ирке от прежнего любовника.

— Ты задушишь ее сначала вот этой веревкой, а потом мы ее повесим. На пол положим фотографию бабки, чтоб мотив самоубийства сразу бросался в глаза. Не выдержала одиночества, ушла вслед за любимой бабушкой. Понял? — прикрикнула на Славика Ирка. Сейчас он был похож на нервнобольного — смотрел в одну точку, мелко и часто качался взад-вперед, понимая, что пути назад у него нет. — Не бойся, я тебе помогу. За ноги ее подержу, когда ты душить будешь.

Славик перестал качаться.

— А может, не надо душить?

— А что тогда? — не поняла вопроса любовника Ирка — закапризничала избалованным ребенком, надув толстые крашеные губы. — Да ну тебя, Слава! Перед самым делом менять способ убийства — это ни к чему хорошему не приведет. Лишние хлопоты, понимаешь? Ну, ладно, говори, что предлагаешь?

— Может, вообще не надо убивать? А? — посмотрел Славик на Ирку, как святой идиот — открыв рот. Только что слюни не текли.

Ирка, сидевшая за рулем автомобиля, резко затормозила. Славик, не закрепленный ремнем безопасности, стукнулся лбом о переднее стекло, грудью — о «бардачок».

— Ну, как? Полегчало? Вылетела дурь из головки? — голосом сатаны, которому вот-вот надоест притворяться человеком, спросила подруга любовника. — Хочешь, чтоб я сама это сделала? А если она окажется сильней меня, нас поймают и посадят в тюрьму?

— Нет, Ира, нет! — вскрикнул влюбленный, будущий убийца. — Только не это. Дай мне пять минут подумать, в себя прийти.

— Пять минут думай, — согласилась жестокая Ирка, вышла из машины, оперлась на переднюю дверь, закурила. Славик перестал трястись, принял решение.

— Спасибо, — сказала ему Ирка Сидоркина, оказавшись в автомобиле ровно через пять минут. — «За то, что меня не предал», — добавила бы она, если б умела складно говорить. Усмехнулась: — Зато я умею многое другое.

Глядя на решительное мужское лицо Славика, похожего на молодого, красивого «морского орла» из американского фильма «Скала», ей захотелось своего «орла», натуральным образом, изнасиловать. Вот какая острота чувств охватила ее перед давно планируемым убийством Катюши.

— После, — сладко, как пантера, знакомая Славику, потянулась Ирка в автомобиле, повернула ключ зажигания, послушала, как мотор работает.

Мотор работал хорошо, тихо. Так же тихо они сейчас откроют дверь Катюшиной квартиры дубликатами ключей, сделанных Славиком заранее — слепки были сняты пластилином с ключей уже почти мертвой, засыпающей от снотворного Катерины Ивановны Зиминой, — дождутся прихода Катюши (которая обо всем догадалась, которая доказательства причастности Славика к убийству своей бабушки имела: стакан и пузырек с идентичными отпечатками, могла Славика посадить на несколько лет в тюрьму) и спокойно, как мотор работает, потому что все отрепетировано, Катюшу задушат и повесят. Никакой крови, от которой Славика может вытошнить, ничего особенного. Все просто — задушат и повесят Катьку, как куклу, на которой они дома все отрепетировали. Только и разницы, что кукла сейчас будет больше.

Электричка из областного города, куда Катюша добралась на такси этой ночью, от перрона вокзала до Москвы отошла вовремя. Маслова сидела в углу у окна. Отсюда ей были видны обе двери, в которые входили и выходили пассажиры. Пока милиционеров среди них она не заметила.

Голова сильно болела, но не раскололась орехом из рекламы шоколада «Баунти». Голова оказалась сильнее ореха. А может, Катюшу нарочно так ударили, не до смерти, чтобы спустя какое-то время она пришла в себя. Так и случилось вчера в двадцать один тридцать. Катюша посмотрела на отъезжающую от электрички большую вокзальную башню с часами, поняла, что не соображает, сколько времени часы показывают, догадалась только, что это не часы на башне от нее отъезжают, это электричка собралась наконец в Москву и поехала. И ее с собой повезла.

Катюша чувствовала себя загнанной в угол. Не было желания жить, не было сил сопротивляться. Она давно бы сама сдалась милиции, но мысль о том, что и в тюрьме ей придется за себя бороться с сокамерницами, пугала Катюшу, заставляла сидеть в углу электрички, неизвестно чего дожидаясь. Она была в бегах, как преступница, как человек, опасный для общества. Наверное, ее уже ищут с автоматами. Наверное, если найдут, откроют огонь на поражение. О Раскольникове она даже не думала. Человек, загнанный в угол, имеет смутное представление о любви. Любовь ему только мешает трезво мыслить, самостоятельно искать доказательства своей невиновности, надеяться лишь на себя. Достаточно и того, что сегодня утром, перед тем, как уехать в Москву, она позвонила Раскольникову с вокзала областного города и сообщила ему о четырех трупах по двум адресам.