Легенда о Королях - Дмитрий Леонтьев

Впрочем, в окончательную ересь король впасть не успел. Спас его сэр Хотспер. Жизнью своей спас от гнева небесного. Неизвестно, чем бы закончились эти еретические посиделки с лукавым монахом, если б не прискакал тот злополучный гонец из Нотингема. Едва не падая с ног от усталости, покрытый пылью с головы до пят, едва переводя дыхание, он сипло доложил:

— Беда, сир! Сэр Хотспер погиб. Третьего дня, выполняя ваш приказ.

— Что ты мелешь?! — поднялся с трона ошеломленный король. — По какому приказу?

— Вы приказали нам покончить с разбойниками, но нас было очень мало, а помощи вы не дали. Мы попали в засаду. Стреляли из луков… Сотни стрел, со всех сторон… Сэр Хотспер ринулся на них, но… Не меньше полудюжины стрел — в голову, в грудь… Я видел это собственными глазами… Он умер сразу… А нас осталось не более десятка…

Король обессилено опустился на трон.

— Сэр Хотспер, сэр Хотспер… Ему бы пьесы писать, а я… Значит, так вот, да… — он поднял голову, и в его глазах я явственно увидел огни преисподней. — Сэр Томас! Поднимай войско. Ополченцев — в строй! Всех, кто может держать оружие. Выходим завтра. Всё.

Никогда еще Аввалон не знал подобной мобилизации. Король поставил в строй всех, от мала до велика. Пыль, поднятая многотысячными колоннами, скрывала людей, и казалось, что к Нотингему движется страшный смерч. Ополченцев король расставил вокруг леса, строго приказав не выпускать ни единой души, будь это хоть пеший, хоть конный, хоть старый, хоть юный. За ослушание — смерть. И с тысячью отборных воинов мы вошли в тревожно стихшие леса Нотингема. Мы настигли разбойников на западной опушке леса, готовившихся к прорыву сквозь жиденькое оцепление ополченцев. Они сражались отчаянно, понимая, что на этот раз пощады не будет. Но разве может выстоять разжиревший в лесах крестьянин против проводящего дни и ночи в тренировках воина? Разнесли, разметали, несмотря на бешеное сопротивление и град длинных стрел с остро отточенными наконечниками. Король, облаченный в свои знаменитые черные доспехи, был, как всегда, впереди, пластая все вокруг себя широким мечом без жалости и сомнения. Я прикрывал его слева. Вот тут-то и случилось событие, за которое я благодарил и благодарю Господа, хотя оно едва и не стоило мне жизни. Метко пущенный из пращи камень ударил меня точно в центр лба, и, невзирая на защиту прочного шлема, свет надолго померк в моих глазах…

Очнулся я в шатре, когда звезды уже рассыпались по иссиня-черному безлунному небосводу. Находившийся при мне воин подал облачение, помог зашнуровать многочисленные завязки на одежде (сир вводил такое странное новшество как «пуговицы», но я предпочитал одежду без новомодных выкрутасов) и дойти до королевского шатра. Я успел застать самое интересное. Король, сэр Конрад и отец Патрик как раз допрашивали стоявшего перед ними отца Хука. Не видев священника со дня его ухода в лесное братство, я отметил про себя, что держится он весьма неплохо для человека, стоящего на краю могилы. Да и жизнь на свежем воздухе явно пошла ему на пользу: ранее тощий, как прут, с иссиня-бледным лицом, теперь он оброс степенной плотью, налился румянцем и, невзирая на присутствие короля, держался явно вызывающе.

— …не только превратили Аввалон в обитель зла и ереси, — обличал он сидевших перед ним, — но и попрали законы отцов и дедов наших! Но вы просчитались! Я успел послать гонца в Рим, перечислив подробнейше все ваши преступления! Сопротивление боголюбивому королю Артуру, удары по его щиту с изображением Богородицы, нежелание ходить на исповеди и причастия, и многое, многое другое!

— Это мой остров, — спокойно сказал король. — Жалуйтесь хоть папе римскому, хоть мулле, хоть раввину, а порядки устанавливать здесь буду я.

— Вы еще не знаете всей власти Рима! — рассмеялся монах. — Папа отлучит вас от Церкви, проклянет, и каждый, кто убьет вас, получит полное отпущение грехов за столь богоугодное дело!

Неожиданно вперед шагнул молчавший доселе отец Патрик. Протянул руку, показывая что-то восставшему монаху, и лицо отца Хука покрылось сероватым налетом страха.

— Перстень посланника папы? У вас? — бормотал он. — Тогда… Почему?.. Вы должны их всех… Как?..

— Именем папы подтверждаю, что все, сделанное королем Максимусом, сделано во славу Божию и на пользу Святой Церкви, — торжественным голосом объявил отец Патрик. — Действия брата Хука, вдохновившего разбойников на бунт и братоубийство, признаются преступными, сан с него снимается, и, как гражданское лицо, он передается в руки гражданского правосудия. Что вы решаете с его судьбой, Ваше Величество?

— Повесить, — решительно сказал король. — Вместе с остальными. Всех до последнего, на опушках этого леса. И пусть этот приговор станет последним приговором Аввалона. Пусть только хоть кто-нибудь попробует отнять жизнь у моего подданного! Пусть только…

— Увести! — распорядился Конрад, и поникшего Хука утащили за дверь.

Всю ночь солдаты вешали пленных. К исходу ночи свой конец нашло более трехсот выживших в этой битве разбойников…

Несмотря на все мастерство лекарей, моя голова после травмы болела нещадно. Боль вступала в левый висок, пылающим огнем охватывала мозг, и ничто не могло помочь мне, ни травы, ни вино, ни молитвы. Боль мучила меня днем и ночью, утром и вечером, и не было от нее ни спасения, ни отдыха. Я обошел всех лекарей острова, обращался к знахарям и колдуньям, но проклятая боль была сильнее их мастерства. Избавление пришло оттуда, откуда я его и не ждал.

Как-то раз, темным зимним вечером, в опочивальне короля раздался мелодичный звон. Я уже знал, что это сигнал, означающий, что у ворот Волчьего Перевала стоит гость, желая войти в замок. По случаю я оказался рядом, и король просил сопровождать его. По ту сторону переливающегося, как рассветные воды, портала, я увидел двух всадников. В одном по стройной фигуре и длинным рыжим волосам я опознал Моргану. Но как она изменилась! Ведьма и в ранней юности была весьма привлекательна, но сейчас она превратилась и вовсе в сногшибательную красавицу. Я давно подозревал, что ее красота — дело рук не только природы, но и наведенных ею чар. Но как бы там ни было, а ради именно вот таких женщин и совершаются как самые великие подвиги, так и самые черные преступления. А они с небрежностью и безразличием принимают и то и другое…

А вот второй всадник, худощавый, в странном темном балахоне, огромных сапогах и с короткой косой подмышкой, был никто иной, как сам Мерлин!

Король молча выжидал. Моргана грациозно спрыгнула с седла и склонилась в изящном поклоне:

— Приветствую тебя, король! — сквозь портал ее голос звучал слегка приглушенно. — Хотела бы обнять тебя, но, как вижу, ты не слишком торопишься впускать меня в свой дом.

— Я не очень доверяю твоему спутнику, — спокойно отозвался король, в упор разглядывая великого колдуна.

Я давно привык к его манере разговаривать на равных с императорами и колдунами, но откровенное пренебрежение мощью самого Мерлина повергло меня в ужас. Однако великий бессмертный, создающий страны и королей, лишь грустно улыбнулся в ответ: