Прорыв «попаданцев». Кадры решают все! - Александр Конторович

Сами делятся на племена, они у них куаны называются. Племена, в свой черед, на отдельные роды делятся, а те уже на большие семьи. Вот те семьи отдельными поселками и живут, где-то человек по сотне, типа наших хуторов или выселок. Но бывают и крупные поселки. Между племенами и родами у них то дружба, то вражда. Причем, если надолго отъехать оттуда и через какое-то к время опять туда попасть, в этой дружбе-вражде по новой разбираться надо. Они один год замириться могут промеж собой, на другой войну начать, а на третий опять замириться, чтобы вместе на кого-то другого напасть. Воюют луками, стрелами, копьями, дубинами навроде булавы. Есть медные или даже железные кинжалы, но либо у старшин, либо у лучших воинов. Доспехи используют деревянные, сделанные из тонких дощечек, которые между собой стягивают жилами. Потому они гибкие получаются и двигаться сильно не мешают. Щиты тоже делают из дерева.

Вера у них языческая, каждое племя имеет своего как бы покровителя, зверя или птицу. Вот они его идол в виде столба вырезают, ему и молятся. У тех, с кем мне жить пришлось, например, ворон таким был, ему поклонялись. Но если кто-то в другого бога верует, то спокойно к этому относятся.

Вот у них мне жить и пришлось, почитай, два года с лишним. Сначала определили меня шкуры вычищать, лес валить, тяжести таскать. В общем, на работы, где тяжело, умения большого не надо и почета от которых нет. Кормили не сказать что впроголодь, но и не досыта. Хотя, по чести сказать, у них и у самих с харчами то густо, то пусто. Вот и я, пожалуй, так же питался. Где-то через полгода начал уже понимать по-ихнему, разбираться стал, что там и как, кто за старших, кто за младших, чего можно сказать, а чего лучше при себе держать. Одним словом, язык выучил и в обычаях хоть как-то разбираться начал, по которым они живут.

Ну и пользу от своих умений тоже смог показать. Все-таки и плотничать умел, с мальства обучен был этому ремеслу. Да на верфи в Охотске пришлось топором помахать. Так что, как лодку большую сладить или даже баркас, представление имел. Ну и подошел как-то к старшему поселка, когда уже по-ихнему понимать начал, объяснил, что и как сделать могу. Он корысть к этому проявил, разрешил заняться только этой работой и даже помощников выделил. И сроку мне дал пару месяцев. Вот за них я небольшой баркас и сумел сладить, хоть и неказистый он вышел, по чести сказать, но зато крепенький и ходу неплохого. Старшему моя эта работа глянулась, так и стал я там у них кем-то вроде умельца по лодкам. Вот два лета я у них лодки и ладил. Надо сказать, жизнь моя от этого сильно улучшилась. Хоть и оставался я калгой, но все равно ценить меня начали, поскольку пользу приносил немалую. А на третий год старший того рода, в котором я обретался, поплыл на юг торговать. И у острова Нутку в бурю попал, на берег его там выбросило. Но повезло, рядом с теми местами, где его знакомые живут, с которыми он давно торг вел, племени нутку, или, как они себя зовут, нучинаты. А нутку, по-ихнему, «плыви вокруг» означает. Я, когда от испанцев это их название услыхал, понять поначалу не мог, о чем они говорят. Уж и не знаю, чего их так назвали. Ну, так, значит, вожак тех нутку, знакомец нашего старшего колоша, на радостях решил патлач устроить, когда его нашел на своем берегу. А патлач — это у них там, по побережью, праздник такой. Да не просто праздник, а тот, где устроитель старается свою щедрость показать, со всей возможностью, какую имеет. Бывает, что после таких патлачей племя голодать начинает, поскольку все припасы на него уходят. Вот вожак нутку для старшего колоша такой патлач и заделал. И на нем, в подарок ему, лучшую свою лодку отдал, как бы взамен той, что у острова на камнях разбилась. И приплыл когда старший тот домой к себе, стал думать задачу, чем же ему отдариваться. Здесь ведь ишшо дело такое, что ежели для тебя патлач устроили, а ты не смог в ответ такой же сделать, да на нем подарки более щедрые, чем раньше получил, вручить, то ни тебе, ни даже роду-племени твоему после этого никакого уважения не будет. Ни среди соседей, ни на торгах каких. Даже внукам-правнукам это припоминать станут. Такие вот обычаи у них, причем у всех народов тамошних, даже разных языков. Вот и надумал тогда старший того рода, где я был, отвезти меня к нутку, как калгу, который лодки умеет ладить. Мол, ему просто лодку подарили, а он мастера туда доставит, который таких лодок может много наделать. Так вот к осени третьего года, как я у индейцев обретался, меня к нутку и отвезли. С разными подарками и припасами для ответного патлача. А на том патлаче уже вожак нутку решил ишшо раз щедрость проявить и прилюдно меня свободным объявил. Мол, ему такого мастера-калгу ценного отдали, а он такой щедрый, что сразу ему волю дал. А старший колош лодке, которую ему подарили, с кучей разных подарков, в море отплыв, днище прорубил и затопил. Тоже щедрость свою показал, что вроде как ему ценность не подарки, а уважение нутку. Ну а я, через эти их обычаи, стал у нутку уже не калгой, а свободным мастером по лодкам.

Ну, здесь, понятное дело, вольный человек есть вольный человек. Хоть и кормить меня уже были не обязаны, но зато и работать я начал на себя самого, а не на хозяина. И поскольку работа моя нужной оказалась, то и зарабатывать с нее стал очень даже неплохо. По тем местам, конечно. Нутку, они ведь обычаями и укладом жизненным сильно на колошей похожи. Да и на остальные народцы прибрежные. Также рыбой живут, да охотой на зверя, в основном морского. Хотя колошам, а тем паче кенайцам, алеутам и конягам в умении вести морской промысел уступают. Вот в ремеслах поискусней будут, хотя и ремесла у них примерно те же, что у колошей. Колоши зато более воинственные и в торговых делах оборотистые. Но у нутку есть то, чего у других народов не имеется. Они цукли добывают. Что, не слыхали даже про них? Это ракушки такие, особенные. Моржовый клык видеть приходилось? Вот они на вид от него почти не отличаются, только что размером с вершок или даже чуть меньше. Им шкуркой лоск придают и на низку наваживают, где-то два — два с половиной десятка цуклей на каждую, хаквой ее называют. Вот эти снизки на обмен и уходят. У ваших индейцев они есть обязательно, вожди и лучшие воины их на шеях таскать должны, как большую ценность. Для индейских народов, хоть на побережье, хоть в глубь материка, эти цукли все равно что для нас серебро. Деньги, почитай, такие же. И ходят они, как говорят, почти до другой стороны материка, везде ценятся. И чем дальше, тем их ценность больше. У нутку такую снизку можно на шкуру морского бобра сменять, а уже у колошей или чинуков за нее же две, а то и три шкуры дадут. А у палусов, скажем, за эту хакву двух коников необученных можно взять или одного обученного. За пару десятков даже ламта отдать могут, хоть вообще продают их неохотно. Что за ламты такие? Кони это, особой породы, от обычных отличаются, как аргамак от мужицкой клячи. После и о них расскажу. А цукли эти у меня в припасах, что с собой привез, имеются, три десятка снизок, покажу, ежели захотите. Я за них у ваших индейцев, к примеру, могу и участок земли приличный выкупить, возникни такая надобность, и дом они мне ишшо поставят на нем, и припасов на год дадут. Вот так их ценят здесь. Добывают эти цукли в море, на закатной стороне острова, в северной его части, есть отмели песчаные. Вот на них, на глубине где-то от 5 саженей и дальше, эти цукли и водятся. Делают на длинной палке что-то навроде грабель из щепок, тесно расположенных, и ими дно скородят. Вот что этими граблями зацепят и вытащат, то и получают. У нутку их основной добычей два рода занимаются, самые залежи этих цуклей на их земле находятся. В одном из таких родов мне жить и пришлось.