Спящая невеста - Дороти Иден

От возбуждения щеки у нее слегка порозовели. Мисс Уилберфорс затопотала по комнате, разыскивая почтовую бумагу, перо и чернила, и, забравшись со всем этим в постель, с энтузиазмом принялась писать.

Она не станет писать об этой молчаливой фигуре, которая ночью подменила стакан на ее ночной тумбочке, так как Лидия могла встревожиться и подумать, что ее тут отравляют, тогда как она слишком умна, чтобы допустить такое. Не упомянет она и о странном письме, которое непонятным образом, видимо по ошибке, попало к ней в сумку. Но она выскажет свои сомнения и смутный страх перед своей сестрой, Бландиной.

«Она так удивительно изменилась, Лидия. Конечно, я понимаю, что много лет ее не видела, а возраст делает с человеком странные вещи. Возможно, и брак тоже сыграл свою роль — она была замужем за этим мистером Пакстоном, о котором никогда не упоминает, — наверное, он был скверным мужем. Я знаю также, что она всегда меня презирала, потому что считала меня глупой и легкомысленной. Но я никогда не думала, что она станет к старости такой. Ни у одного из наших родителей не было такого большого и длинного носа…»

Изложив на бумаге эти свои диковатые сомнения, мисс Уилберфорс почувствовала удивительное облегчение. Теперь они казались попросту глупыми, и она начала уже спрашивать себя, не придумала ли она все это только потому, что втайне тосковала по деловитым, полным жизни улицам Лондона, которые она обожала.

Когда письмо было наконец закончено — каракулями были заполнены четыре странички, — уже светало, запели первые птички.

Теперь предстояло осуществить наиболее дерзкую часть ее плана: встать, одеться, выскользнуть из дома и направиться пешком в деревню. Хватит ли у нее сил? Не подведет ли ее снова желудок, который за последнее время перестал функционировать нормально, не будет ли у нее снова этих отвратительных приступов головокружения?

Нет, с облегчением констатировала она. Сегодня с утра она чувствует себя лучше. Некоторая легкость в голове — это оттого, что в последнее время она так мало ела, но в остальном все в порядке. Она была уверена, что в состоянии успешно совершить прогулку, а в восемь уже вернуться назад — как раз к завтраку.

Однако еще до того, как она оделась, все птицы заливались вовсю, а снизу доносилось громыхание кастрюль. Тогда она начала суетиться. Время неудержимо текло, а одежда не подчинялась ее рукам. Руки у нее дрожали, и она с грохотом уронила одну туфлю. Наконец, однако, она была готова.

Тут она обнаружила, что написать на конверте адрес Лидии она успела, а вот марку не наклеила. Почта наверняка еще будет закрыта. Необходимо найти марку где-нибудь в сумке. Она знала, что одна, а то и две марки у нее есть, но вот где? Ей пришлось вывернуть все содержимое, чтобы найти эти два неуловимых кусочка бумаги. Когда она наконец их обнаружила в складке подкладки, ей было очень жарко и руки у нее тряслись. Драгоценное время упущено. На часах уже семь утра. Придется ей торопиться.

Спуститься по лестнице никем не замеченной оказалось возможно. Но когда она слишком торопливо пересекала вестибюль, ее дурацкие старые ноги споткнулись о коврик, и

когда она пошатнулась, за ее спиной неожиданно вырос Жюль, садовник.

Она не знала, из какой комнаты он вышел. Ее вообще удивило, что он оказался в этой части дома. Удивление было столь сильно, что окончательно лишило ее самообладания, и она взглянула на него виновато.

— Доброе утро, Жюль.

— Доброе утро, мадам. Уж не собираетесь ли вы выйти?

Жюль был высок, строен, держался очень прямо и, если счесть его положение служащего, вел себя поразительно вызывающе. Наверное, он был очень избалован. Арманд, без сомнения, проявлял к нему излишнюю снисходительность, а что до Бландины, — у нее всегда была слабость к красивым мужчинам.

— Да, собираюсь, — кое-как выговорила она в ответ на его вопрос, произнесенный голосом явно шокированного человека. — Утро такое прекрасное, а я проснулась сегодня очень рано. Я думала пройтись немножко. Понимаете, мне последнее время нездоровилось.

— Сожалею, мадам. В таком случае стоит ли вам уходить далеко?

Зачем он так громко говорит? В следующую же секунду это услышат чуткие уши Бландины, она выскочит из своей комнаты и кинется на нее, словно какая-то громадная длинноносая кошка.

— Вы не собирались дойти с этим письмом до самой деревни, мадам?

Глаза его были прикованы к письму, которое она, дурища старая, не догадалась спрятать. Но бог ты мой, с какой стати садовник, пусть даже избалованный и заносчивый, вмешивается в ее дела?

Она высокомерно тряхнула своей всклокоченной седой головой, отказываясь давать ему какие-либо объяснения:

— Я просто иду прогуляться, Жюль. Доброго вам утра.

Но было уже слишком поздно. Бландина услыхала. Выйдя на верхнюю площадку лестницы, она крикнула ей своим громким повелительным голосом:

— Клара, зачем это ты в такую рань поднялась с постели? С ума ты сошла, что ли?

У мисс Уилберфорс все так и оборвалось внутри. Ноги у нее в буквальном смысле подкосились, ей пришлось ухватиться за стул с высокой спинкой и сесть.

— Я всего лишь собиралась отправить свое письмо, — с внезапной обидчивостью старой женщины ответила она. — Не понимаю, почему не разрешается опустить мое письмо в деревне, если это доставляет мне удовольствие.

Жюль, вызвав переполох, скромно удалился, оставив дальнейшее на усмотрение Бландины, которая уже спускалась с лестницы. Одетая в темно-красный шерстяной халат, с гладко зализанными серыми, как железо, волосами, обнажавшими костлявый лоб, со сверкающими черными глазами, она выглядела одновременно смешной и страшной. Смешной потому, что ведь как-никак это была ее родная сестра.

— Дорогая моя Клара, ты будешь ходить в деревню сколько твоей душе угодно в нормальное время суток и тогда, когда тебе станет лучше. Но скажи мне честно, считаешь ли ты себя в силах в данный момент пройти пешком целую милю?

Мисс Уилберфорс нехотя отрицательно покачала головой. Она была в силах, когда встала с постели. Но сейчас, после всей этой передряги, она понимала, что не дошла бы и до конца подъездной дрожки. У нее не было уверенности даже в том, что она сможет подняться по лестнице к себе в спальню.

— Прости, Бландина. Наверное, я вела себя глупо. Но я так люблю получать письма. Ты ведь знаешь. Но когда вместо тебя их опускает в ящик кто-то другой, удовольствие уже совсем не то. А кроме того, ты не хочешь, чтобы я писала Лидии.

— Ах, вот кому ты написала. Что ты ей сообщила?

Мисс Уилберфорс крепко зажала в пальцах конверт, готовая разорвать письмо, если Бландина со свойственной ей нахрапистостью потребует, чтобы она предъявила его ей.

— Ничего особенного. Разные пустяки. Как тебе известно, Лидия мне написала, и простая вежливость требует, чтобы я ей ответила.

— Конечно, — неожиданно дружелюбно согласилась Бландина. — Мне ты можешь не объяснять, что такое хороший тон. Но я тебе уже говорила, что не хочу, чтобы это милое дитя тревожилось. Она не несет за тебя никакой ответственности, и ты просто не имеешь права посягать на ее время и внимание, Клара.