Самая черная птица - Джоэл Роуз

Старина Хейс помнил, что на протяжении всей истории города Нью-Йорка борьбой с пожарами занимались команды добровольцев. Говорят, сам Джордж Вашингтон, пока жил на Роуз-стрит, занимался этим ремеслом.

Однако впоследствии многие из этих бригад стали действовать совместно с нездоровыми элементами: бандитами и организованной уличной преступностью. Из-за такой криминальной подоплеки борьба с пожарами превратилась в большую проблему для города.

Пожарных гидрантов насчитывалось значительно меньше, чем спасательных команд. Когда звучал первый сигнал тревоги, бригады стремглав летели к месту возгорания, чтобы их не обошли более шустрые соперники. Самым страшным было уступить конкуренту.

Обычно самого быстрого бегуна из команды отправляли на место катастрофы. Этот человек доставал на расположенном в окрестностях рынке или у торговца овощам и фруктами деревянную бочку, быстренько устанавливал ее рядом с ближайшим пожарным гидрантом и старался сохранить свое место, пока не прибывали его товарищи.

Если у того же гидранта оказывался соперник из другой команды, начиналась драка. А если конкуренты принадлежали к известным и могущественным бандам, результатом было масштабное сражение, иногда даже целая война, и для усмирения междоусобицы требовалось вмешательство полиции. Часто охваченное пожаром здание успевало сгореть, пока на улице шла ожесточенная битва при свете пляшущих языков пламени.

Каждый год одним из самых ярких событий в городской жизни был парад пожарных на Бродвее. Беспорядочные толпы, возбужденные и разгоряченные ромом, шумно праздновали торжество, выстраиваясь вдоль широкого проспекта и заполняя собой тротуары, чтобы пялиться на яркие бригады в красных рубашках и красивых бобровых шапках. Участники марша шли по два человека в ряд, под музыку духового оркестра, играющего «Настоящие мужчины, вперед!». А позади шествовали остальные пожарные: они пели и выкрикивали слова своего победного гимна:

В трудный час

Не пугает нас

Пламя пожара…

Настоящие мужчины, вперед!

Пожарные телеги, гордость их владельцев, лязгали и грохотали по мостовой Бродвея, а на огненно-красных боках были написаны их названия, их имена: Белый Дух, Желудок Селедки, Черная Шутка, Красный Пират, Сухие Кости, Воз Сена, Большая Шестерка, Большая Семерка, Яльская Девка, Бобовый Суп, Старая Дева, Старый Хлам.

Хейс знал: люди не шутили, говоря, что парень из Бауэри любит насос больше, чем свою девушку.

В ночь пожара в башне Дворца правосудия мощеные улицы заполонили пожарные команды. Из-за сгрудившихся на месте катастрофы телег и повозок протиснуться стало практически невозможно.

С каждой минутой прибывали новые дружины. Груженные насосами повозки и грохочущие платформы заполняли собой пространство, лошади нервно фыркали.

На глазах у Хейса и его закованного в наручники пленника толпы людей с пристаней, из кабаков и прочих заведений устремились на улицы восточной части города.

На главных авеню царила толчея. Последние пожарные бригады на пугающей скорости проносились мимо.

Констебль с досадой продолжал свой путь. Ему не терпелось попасть на место трагедии.

Вдруг мимо сыщика с грохотом пронесся высокий закрытый экипаж. Карета чуть не раздавила Хейса и его заключенного, внезапно возникнув из полумрака, и резко свернула на главную улицу, грохоча по камням мостовой.

Детектив в последнее мгновение успел отскочить в сторону, потянув за собой преступника.

Он был испуган. Когда черная шторка экипажа приоткрылась от ветра, фонари осветили сидящего у окна человека. Но то была лишь секунда, а учитывая полумрак и стареющие глаза констебля, он не мог быть уверен до конца.

Неужели там был Джон Кольт?

Старине Хейсу определенно показалось, что это он.

Но большой черный экипаж пролетел через перекресток, свернул на север и скрылся из виду. Только цокот копыт и лязганье железных колес еще долго звучали в воздухе.

Сыщик глубоко вздохнул, привел себя в порядок и втянул носом дым. Он посмотрел на свои карманные часы. Молодой литератор давно мертв, его уже должны были повесить. И все же неудивительно, если бы все оказалось иначе. Деньги. Деньги в этом городе решают все. Возможно, приговоренный не умер. Его не повесили. Или отпрыску богатой семьи удалось сбежать.

Холдгейт что-то пробормотал ему.

Хейс обернулся:

— Что?

— Черт! Как близко он проехал! — повторил заключенный.

Конвоир заставил подопечного подняться на ноги, и они продолжили двигаться на запад, к зданию тюрьмы. Главного констебля охватило тревожное, ноющее чувство: он подозревает, что семья Кольта наконец-то достигла своей цели. При помощи взяток и влияния они добились того, чего хотели.

По улице пронеслась стайка мальчишек.

На тротуаре сбились в кучу детишки в сопровождении старших братьев и сестер. Эти крохи, одетые в лохмотья, почти не обратили внимания на шайку малолетних преступников, едва ли намного превосходящих их по возрасту.

Дети, лишь иногда поднимая глаза, видели оживленное движение, толпы пешеходов и ночное небо, освещенное пожаром.

Они были заняты своей жизнью, в которой не было места проблемам взрослых.

Холодный воздух ударил в лицо Томми словно самая желанная награда.

За его спиной по-прежнему звучали голоса:

— Мистер Кольт умер! Кинжал в сердце! Мистер Кольт умер!

На улицах царил настоящий ад. Сзади полыхал купол Дворца правосудия. Полдюжины разноцветных пожарных дружин соперничали за несуществующий проход в плотной толпе. Расплывчатые, похожие на тени фигуры пробирались сквозь дым и всеобщую сумятицу.

Коулман на какое-то мгновение замер у стен тюрьмы — ошеломленный, ошарашенный зрелищем.

Из густой пелены тумана появилась какая-то тень с безвольно болтающейся левой рукой, волочащая по земле левую ногу. Этот человек был одет в жалкие грязные лохмотья, которые явно ему велики.

— Том, Том! — шипел он. — Сюда.

Две «Кожаных головы» из ночной стражи маршировали туда-сюда под стенами «Томбс», пытаясь очистить улицы от зевак и освободить путь для пожарных команд. Они устроили из происходящего настоящий спектакль: плевали на землю, орали на кучеров, веля убрать лошадей с дороги. Изо всех сил тыкали испуганных животных в нежные морды, дабы заставить их слушаться и двигаться в нужном направлении.

— Ты что делаешь? Ничего этим не добьешься! — негодующе крикнул владелец одной из телег глупому полицейскому, после того как тот особенно жестоко ударил растерянного коня.

— Не добьюсь, говоришь? — заорал в ответ блюститель порядка. — Может, мне тебя вместо них побить, а, папаша? Иди-ка сюда, я тебя хорошенько отделаю.