Вор крупного калибра - Валерий Георгиевич Шарапов

быть, только вернуть сегодня. Сам понимаешь – не положено.

Заполучив карту, Николай поспешил обратно в школу – все уже разошлись, остались только активисты и зубрилы, но они все были заняты своими делами, они не помеха. Тут главное – точно сообразить, чего ищем.

«А чего, собственно говоря, ищем – кто ж его знает. Неясно одно: зачем физрук с тяжелым рюкзаком по лесам елозит? Да не по проложенной лыжне, на которой спокойно тренируйся, нарабатывай навык, а прямо по целине. Что-то прячет, к гадалке не ходи».

Колька прошвырнулся до флигелечка: добровольный помощник библиотекаря Надька Белоусова занималась с малышами, а Германа все еще не было.

Колька глянул на школьный хронометр – прошло два с половиной часа.

«Ну ладно, пока пес с ним. Что тут у нас?»

* * *

Карта была довоенная, детальная, наверняка принадлежала то ли егерю, то ли леснику, с отмеченными прудами, болотами, ручьями. «Источниками, – сообразил Колька, – балками, оврагами, то есть препятствиями естественного характера». Размечен был и состав леса – где листва, где хвоя. Были отметки типа урочищ, но что подразумевалось под этим – неясно.

Вообще в этот лес избегали и до войны ходить, было там не особо спокойно. Поговаривали даже, что через него чуть не с Марьиной Рощи можно было хоть до дремучих тверских лесов дойти при желании. В любом случае там, как деликатно выражались, хулиганили – не то что до войны, но и в Гражданскую, и при царском еще режиме. Так что если и гулял кто, то не углубляясь. Один или два раза углубились, потом пришлось собирать по частям и хоронить в закрытых гробах. Таким нехитрым образом выяснилось, что при подходе фрицев этот лес минировали.

Загалдела мелочь на улице. Колька глянул в окно: красный, распаренный, к своему флигелю подтягивался Вакарчук. Младшие, высыпав из библиотеки, теребили его за руки, что-то требуя и о чем-то расспрашивая, а он только руками разводил, скидывая с плеч и показывая пустой рюкзак. И, несмотря на вечную улыбку, по лицу ясно читалось, что более всего ему охота не общаться с маленькими книголюбами, а пойти в баню. Хотя, к его чести, какие-то леденцы он все-таки раздал.

Коля проверил время. Три часа где-то шлялся Вакарчук, все-таки взопрел, бедный.

Три часа. Стало быть, полтора часа в один конец, и то если просто дойти – и мигом назад. Однако рюкзак, который был полон, теперь пуст – стало быть, прибавляем время на то, что его надо выгрузить, наверное, как-то расставить тушенку и банки с китятиной или что там еще он натаскал Санькиными и Светкиными руками. На лыжах Вакарчук ходит, как инвалид, и все-таки туда – с грузом, а обратно – с пустым рюкзаком, обратно наверняка быстрее. Так? Так.

«Стало быть, в один конец час, час двадцать… – соображал Колька. – Так, а вообще с какой скоростью можно по лесу, по целине на лыжах-то идти, да еще на этих дровах? И наверняка смазанных не той мазью. Километра три в час, не больше. Вот для чего, оказывается, математика-то требуется… отсутствовал он три часа, стало быть, трижды полтора… четыре километра с половиной, ну пусть пять».

Колька осторожно, краешком мелка, очертил по карте одну дугу, в четыре с половиной километра, потом, подумав, прибавил еще одну, но уже на пять. Внутри образовавшегося полубублика имели место – ручей, болото и какое-то урочище Млин.

«Да уж, точнее не скажешь, – хмыкнул Колька, – полный млин. Но в целом это уже что-то…»

А вот что? Это пока было покрыто мраком. Обдумывая возможные варианты и занятый этим до полного самозабвения, Колька спешил вернуть карту доброму Остапчуку и чуть не подпрыгнул, когда добрый Остапчук зарычал:

– Это еще что, я тебя спрашиваю?

– Елки… то есть виноват! – Колька принялся быстро и как можно аккуратнее стирать следы своих изысканий.

Удовлетворенный его рвением, Остапчук тем не менее зорко бдил, чтобы и следа мела на карте не осталось.

– Смотри у меня… это еще что за геометрия у тебя?

– Ничего.

Остапчук, присмотревшись, ткнул толстым пальцем в точку на карте:

– А, Млин горелый. Тут в свое время, еще до войны, дом лесничего стоял, мы еще мальцами туда бегали. Грибы-ягоды. Был там такой дед Петр, с империалистической войны на культях вернулся. Ох и рукастый, все дубы сажал да выхаживал. А уж байки травил – домой возвращаться боялись.

– Что, недалеко отсюда? – невинно спросил Коля.

– Да с час ходу. Как Петро помер, так и сгорел дом. Так, ты чего тут? Сыпь отсюда.

Столкнулись в коридоре с Акимовым, который выходил из «парилки» – так теперь именовался кабинет начотдела, – как из настоящей бани – красный и мокрый.

– Салют, Пожарский, как жизнь молодая? Опять в индейцев играешь?

– Да так… – неопределенно протянул пацан. Очень ему хотелось поспрашивать, что там с Черепом, да и вообще, но, глядя на Акимова, не решился. Что-то подсказывало, что не до него сейчас человеку.

Однако, на Колькино счастье, Акимов собирался перекурить очередную головомойку на свежем воздухе, грех было не отправиться с ним – все равно ж по пути.

На улице предложил Акимову «герцоговину», тот крякнул, глянул с братским укором, но взял. Подымив в полном молчании с полминуты, Сергей начал сам:

– Откинулся Череп.

– Как?!

– Застрелился. Из «мелкашки». Снял сапог, улегся, дуло в рот – и вася-кот.

– Точно?

– Точнее не бывает, сам видел.

– Дела-а‐а…

Посидели молча, потом Николай попытался начать:

– Так ведь Герман…

– Так, Пожарский, – строго начал Акимов, отщелкнув окурок, – ты со своим Германом уже даже меня задрал. Сказано тебе – застрелился Череп, что тебя не устраивает?

– Вакарчук не устраивает, – тихо, но упрямо ответил Николай. – Не устраивает, что он о чем-то с Черепом сговаривался, что у них общие дела, а всем положить на этот факт, что он тушенку скупает чужими руками и таскает куда-то…

– Какую тушенку, что ты мелешь?

– А такую, в магазине, – запальчиво проговорил пацан.

– Ну да, скажи еще, что он спекулянт.