Крымский излом - Александр Харников

Связываюсь со штабом бригады. Дежурный связист переключает меня на начальника штаба подполковника Ильина. Докладываю обстановку. Всё сухо, точно, строго по делу. В ответ поступает сообщение, что к нам из Симферополя вышла колонна трофейных грузовиков, а с аэродрома Саки уже вылетел транспортный вертолёт с врачами и журналистами. Наша задача оставаться на месте и обеспечивать порядок и безопасность.

Командую своим бойцам, не задействованным в наблюдении за местностью, чтобы они оттащили с плаца тушки эсэсовцев и полицаев. Ворчат, но делают. Ведь транспортный вертолёт вот-вот прилетит. Вот ведь придумали люди, никакого сравнения с У-2. Сесть может хоть прямо на голову, а перевозит четыре тонны груза или два отделения пехоты. Слышен рокот двигателя, его не спутаешь с самолётом. Кажется, вертушка летит к нам! Точно, из-за поворота ущелья выныривает эдакий серо-голубой бегемотик с размазанными кругами винтов над фюзеляжем. Ага, пилоты увидели лагерь и теперь берут курс в нашем направлении.

И чего мне только не доводилось делать в жизни! Будённовск и Беслан вроде обошлись без моего участия, в Кизляре был, но уже после бегства оттуда Радуева. Хотя то, что происходило там, больше всего в нашем времени подходит под определение фашизм. А тут весь Крым – один большой Беслан. Нацизм – это людоедство, поставленное на индустриальную основу.

Не успели мы проводить в Москву Санаева и двух наших связистов, как на связь с Саками вышел полковник Бережной. И конечно же, "обрадовал" меня новостью о моём назначении руководителем комиссии по установлению и расследованию фашистских злодеяний. Товарищ Василевский в разговоре, который состоялся перед самым его отлетом в войска, добавил в название комиссии слова "чрезвычайная государственная" и, как представитель ИВС, выписал мне вызывающий почтение у потомков мандат. С такой бумагой уж тыловых начальников я мог вертеть в любой позе, лишь бы на пользу дела. Хорошо, хоть в Керчь ехать не надо, на Багеровский ров смотреть, – там наверняка уже свои чекисты делом занимаются.

И вот первый вызов в женский лагерь военнопленных под Бахчисараем. Первый, потому что в Евпатории и Саках без нас всё запротоколировали. В лагере есть выжившие, поэтому в чрево вертолёта бойцы из комендантской роты торопливо забрасывают стопки шерстяных одеял. Вылетаем в составе: ваш покорный слуга, съёмочная группа телеканала "Звезда" – журналистка и оператор, доктор Сидельникова из состава госпиталя МЧС. На месте приказано привлечь к сотрудничеству старшего лейтенанта Борисова из местной разведки Черноморского флота.

Подлетаем. Дверь в кабину пилотов открыта, через неё, как на ладони, виден сам лагерь. Наша Ирочка подобралась, как кошка перед прыжком, и я её понимаю. Если бы этот материал можно было бы переправить обратно в 2012 год, он бы позатыкал чьи-то не в меру раскрытые пасти про добрых немцев и ужасных русских чекистах. Помнится, всё некий свидомый из Львива Грыц Нигилюк старался, всё про "доброго пана Хитлера" распинался.

Вертолёт идёт на снижение. Сейчас сядем.

Мы приземлились на плац – немцы его называют "аппелем" – перед бараками, спускаемся на грешную землю. Ого, а старлей-то знакомый, мы с ним той ночью в Евпатории пересеклись. Козыряет:

– Здравия желаю, товарищ... – ну да, мы как всегда, без знаков различия.

- Капитан, товарищ старший лейтенант, – помогаю ему я, – капитан Тамбовцев Александр Васильевич. Товарищ Борисов, доложите обстановку на настоящий момент?

В ответ он мне протягивает тетрадку, в которой карандашом, аккуратным ученическим почерком записаны фамилия, имя, отчество, звание и должность в РРКА, если есть, то и возраст... Почти в половине случаев вместо звания должности стоит сокращение "ЧСКК". Напрягаю свой могучий ум и получаю – "член семьи красного командира". Да и остальное, мягко сказать зашифровано. Например "вв 3р" означает – военврач 3-го ранга, "в.ф-р" – военфельдшер, "м-с" – медсестра, "с-н" – санитарка...

– Пять человек, пока вы летели – двое умерли... Перед самым освобождением немцы обстреляли бараки с вышек из пулемётов... – старлей смотрит куда-то мне за спину и краснеет.

Что же ты краснеешь, седой мальчик, старший лейтенант Петя? Оборачиваюсь. Ага, причина понятна, наша Ирочка тут как тут. Она бы и каблучками поцокала для вящего эффекта, но не ходят в поле на каблуках. Обычные резиновые сапоги, заляпанные грязью. Подходит, стаскивает варежку и, очаровательно улыбнувшись, суёт ему свою узкую ладонь, представляется:

– Ирина Андреева, корреспондент "Красной звезды". Товарищ старший лейтенант, расскажите как всё было?

А мой старый знакомый по кавказским делам, оператор Андрей Романов, возвышаясь за её спиной с видеокамерой вообще вводит бедного юношу в ступор. Есть такой "эффект камеры", который заставляет некоторых людей замирать подобно кролику перед удавом.

- Подожди, Ириша, минутку, – отмахиваюсь я от корреспондентки, одновременно делая Андрею знак прекратить съёмку. – Сейчас мы со старшим лейтенантом разберёмся с делами насущными...

Я поворачиваюсь к старлею, тот потихоньку отходит от гормональной атаки.

– Значит так, товарищ Борисов. Вопрос первый: в вертолёте доктор, у неё носилки, всех тяжело и среднераненых немедленно к машине. Они в первую очередь улетят в госпиталь обратным рейсом... Кроме того, там в машине полторы сотни одеял, надо бы раздать их женщинам, на улице не месяц май.

Лицо у Борисова светлеет, и он кивает уже вполне осмысленно.

– Ерёменко! – откуда-то появляется старшина, и старший лейтенант вполголоса объясняет ему задачу.

А старшина сообразительный попался. В одну сторону к баракам на носилках понесли стопки с одеялами, а в другую – раненных женщин. Одна из них совсем девочка, шестнадцать лет, дочь командира. Куда ранена, не видно, завёрнута в одеяло с ног до головы, но лицо бледное – ни кровинки. Минут через тридцать они уже будут в госпитале МЧС, развёрнутом в здании санатория имени Ленина.

Убедившись, что все идёт как надо, поворачиваюсь к старшему лейтенанту Борисову.

– А вот теперь, товарищ старший лейтенант, вы всё спокойно и не торопясь расскажете на камеру и покажете, что здесь и как. Потом мы побеседуем с вашими бойцами и освобождёнными из плена...

- А зачем это, товарищ капитан? – не понял Борисов. – Ведь мы уже охрану, того...

- А затем, что кроме охраны существует ещё и их начальство, которое тоже бы неплохо привлечь к ответственности после попадания в плен. Генерал Манштейн уже у нас в плену, а за остальными это тоже не заржавеет. Так что, товарищ старший лейтенант, начинайте.

Ирочка ещё раз очаровательно улыбнулась, Андрей поднял к плечу камеру, старший лейтенант вздохнул и начал рассказывать.

Этот день, запомнился полковнику Вильшанскому надолго. Сначала в ответ на его донесение поступил грозный приказ контр-адмирала Октябрьского отступить на исходные позиции, грозящий полковнику трибуналом за самовольные действия.