Штрафник из танковой роты - Владимир Першанин

Наша передышка длилась недолго. Вспоминается случай во время нашего короткого отдыха. Мы с одним из командиров танков познакомились с местными девчатами. Они пригласили нас на вечеринку, сказав, чтобы мы захватили для компании третьего «командира». Так и выразились — командира, имея в виду лейтенанта. Мы ведь сержанты были, средние командиры. Я хотел захватить Ивана Войтика, но водителям категорически запрещалось отлучаться от танков. Да и мы вырвались, потому что Князьков помог. А я в благодарность пригласил Князькова третьим в компанию. Хоть и командир роты, но мы с ним столько прошли, что без посторонних на «ты» разговаривали. Друзьями стали. Князьков согласился и даже взял организацию в свои руки. Мы собирались идти с коробкой зефира и двумя бутылками портвейна, купленными в военторге.

— Это — несерьезно! — заявил Князьков. — Вы на что рассчитываете с такими дешевыми подарками?

Рассчитывал я на многое. Но Князьков был прав. Бедненькие у нас были подарки. Подумают девчата, что мы жадничаем.

— На большее денег не хватает, — оправдывался я. — Не сахар же с собой тащить?

— Хоть и сахар. Сколько лет девкам?

— Лет по девятнадцать-двадцать.

— Ясно.

Что ясно, я не понял, но с помощью Князькова пришли мы в гости с вещмешком, в котором, кроме нашего вина-зефира, лежали две фляжки водки, тушенка, сахар, пара колец копченой колбасы и даже хлеб. Девушек было трое. Я сразу положил глаз на Женю, белокурую, красивую телефонистку с узла связи. Считал, что имею на это право. Ведь это я знакомился с ними. Женя была самая бойкая. Ахнула, когда, развязав мешок, я выложил на стол такие деликатесы.

— Вот это женихи! — и чмокнула меня в щеку.

Вечеринка как вечеринка. Пили кто водку, кто вино. Закусывали. Хотя девчата, кроме Жени, скромничали, но ели с аппетитом. Голодно в тылу — сразу видно. Я Жене кусочки подкладываю, подливаю в рюмку, прижимаюсь теснее. Всякие мысли бродят, особенно когда бедром к ней прижмусь. Танцы, конечно. Под мелодию «Рио-Рита», «Отцвели уж давно хризантемы в саду» и прочее.

У второго сержанта с подругой дела неплохо шли. И на кухню бегали, наверное, целоваться. И перешептывались на ухо. А моя Женя к Князькову все больше липнет. И он ее обнимает за спину, к себе прижимает, теснее некуда. Я не выдержал, отозвал лейтенанта на кухню. Выдал откровенно, как старшему товарищу:

— Роман, мы тут не в строю. Если командир роты, то можно девушку у друга отбивать?

Выпивши оба были. Он меня за плечо обнял, прижал к себе, даже по волосам, как мальчишку, потрепал:

— Леха, друг! Женя не девушка.

— А кто же? — растерялся я.

— Мы друзья и ссориться из-за баб не станем. Сам видишь, Женька ко мне жмется. Валя одна сидит, хорошая девчонка. Танцуй с ней.

— А чего ты мне указываешь! — полез я на рожон, но пришла Женя и увела лейтенанта танцевать.

Валя была девушка поскромнее. Я же, как дурачок, на все яркое кидался. Сел, налил себе еще. Надулся на всех, как индюк. Две пары танцуют, а мы с Валей молча сидим. Она девчонка, видать, с самолюбием была. Посидели немного, встает Валя и говорит:

— Я, пожалуй, тут лишняя. Пойду домой. Провожать меня не надо.

И пошла одеваться. А Князьков меня снова за плечи трясет. Не будь дураком! Вся компания облепила нас, с Вали пальто стащили, посадили рядом со мной. Заставили выпить на брудершафт. Поцеловались. Выпили еще и пошли танцевать. Потом на кухне целовались, и Валя, молодец, не вспоминала мне Женю. И ночевать остался я вместе с Валей в какой-то пустой, очень холодной комнате. Помню, что накрывались двумя одеялами, шинелью, пальто.

До утра не спали. Занимались, как сейчас говорят, любовью. Друг другу все о жизни рассказывали. Мало что я запомнил, кроме обнаженного женского тела, прижимавшегося ко мне. Договорились встретиться еще. Но в полку объявили боевую тревогу. Сутки мы не вылезали из танков, потом двинулись ускоренным маршем. Прощай-прости, Валюта! Не успел я с тобой попрощаться.

13-я армия, в составе которой начал воевать наш отдельный танковый батальон, сыграла важную роль в наступательной операции под Москвой. Люди, знакомые с историей войны, знают, что Гитлер, после того как его войска начали отступление, были разбиты целые дивизии и корпуса, отдал приказ, строго запрещающий своим офицерам оставлять занятые позиции. Здесь, на Восточном фронте, в Подмосковье и на других участках, полевые суды расстреливали своих же соотечественников-немцев за отход без приказа. Сопротивление немцев было ожесточенное.

Продвижение войск 13-й армии в результате понесенных потерь во второй половине декабря замедлилось. В пяти дивизиях армии к концу декабря насчитывалось менее 15 тысяч бойцов и командиров (практически одна полнокровная дивизия), то есть личный состав четырех дивизий выбыл из строя убитыми и ранеными. Но наступление продолжалось, и наш полк был снова включен в состав другой армии, наступающей в трехстах километрах южнее Москвы.

Мой первый и последний бой состоялся 26 или 27 декабря под городком Чернава на Оке. Был пасмурный морозный день. Батальон форсированным маршем двигался по одной из бесчисленных дорог, пробитых отступающими немецкими войсками. Я видел застывшую, присыпанную снегом, уничтоженную немецкую технику, трупы фашистов. Или немцев? Как-то меня поправили, что не все немцы были фашистами. Согласен. Но будь Ганс хоть трижды интернационалист и даже если когда-то принимал участие в митингах против Гитлера — сейчас он стал фашистом. Он шел в рядах фашистской армии, чтобы захватить мою землю, дом, убить мою семью. А сейчас сам валялся на обочине, а по его расплющенным ногам шли наши танки.

Огромный грузовик с развороченным мотором завалился набок. Рядом два трупа. Сгоревший старый знакомый Т-3 с распахнутыми люками. Задрав длинный ствол, стояла в связке с сожженными тягачами дальнобойная пушка. Снова трупы… В одном месте, неподалеку от дороги, за грядой берез мы увидели кучку военных и лежавшие на снегу тела. Остановились и пошли глянуть. В низинке лежали расстрелянные советские военнопленные, сто — сто двадцать трупов. Что меня поразило, все они были страшно истощены, многие лежали в одних гимнастерках, головы были обмотаны полотенцами или портянками. Видимо, шинели и телогрейки забрали немцы. Мы постояли возле расстрелянных несколько минут со снятыми шлемами, потом опять вернулись к танкам.

— Теперь фрицы дождутся пощады, — крикнул сквозь шум мотора Костя Осокин, когда мы тронулись. — Даже раненых не пощадили.

Увиденное оставило тягостное впечатление. Двигались молча, только курили. Через полчаса колонна остановилась, и командиры рот побежали к комбату совещаться. Прошли два самолета. Я невольно пригнулся. Но это были наши, толстенькие истребители И-16, знакомые мне еще по довоенным фильмам. Где-то за лесом слышались взрывы. Прибежал Князьков.

— Ну, ребята, готовьтесь. Лешка, вперед не лезь. Делать все по моей команде. Ясно?

— Чего не ясно! Вы расстрелянных видели? Вот гады-фашисты!