Доктор Проктор и конец света (как бы) - Ю Несбе

Фрекен Стробе и остальные, потеряв дар речи, смотрели, как король встал, отряхнул крошки с одежды и торжественно вышел, хлопнув дверью так, что колокольчик еще долго болтался и трезвонил.

— Получилось не очень хорошо, да? — заметил доктор Проктор.

— И что теперь делать? — вздохнула Лисе.

— Все очень просто, — сказал Булле и запрыгнул на стол. — «Победимые» переходят к плану «Б».

— Какому?

— Какому-какому, — передразнил Булле. — Его, конечно, сначала надо придумать. Но он будет великолепным. План «Б» для Булле! Очаровательный, маленький, веснушчатый план. Столь же гениальный, как элегантный и простой. Короче говоря, план «Б», который так хорош, что странно, почему он не стал раньше планом «А»!

Доктор Проктор откашлялся:

— Если реклама закончилась, мы, может быть, приступим.

— Да, конечно. — Булле спрыгнул со стола. — У кого есть хорошая идея?

За столом наступила тишина.

Наконец слово взяла фрекен Стробе:

— А что, если пойти в тюрьбу, открыть дверь и… выпустить Грегора?

— Это, конечно, очень просто, фрекен Стробе, — сказал Булле. — Но при всем моем уважении к вам, не гениально и не элегантно. Если только вам самой не хочется оказаться в вафельнице. Башня охраняется надежнее, чем центральный банк Норвегии. Кроме того, наши враги уже знают, что мы собираемся спасти Грегора. Мы должны их как-то перехитрить. Другие предложения есть?

Было так тихо, что они слышали движение секундной стрелки на часах, висевших на стене. Каждый «тик» или «так» приближал момент, когда произойдет то, что произойдет, если только они не придумают что-то гениальное и хитроумное.

— Кажется, я придумала, — сказала Лисе.

— Что? — хором воскликнули все остальные.

— Мы поселимся в гостинице, — сказала Лисе.

В Осло царила ночь, в безоблачном, полном звезд небе висела бело-желтая луна, похожая на абажур из рисовой бумаги. Она освещала двадцатиэтажную гостиницу «Рэдиссон» рядом с дворцовым парком, не столь высокую Тюремную башню дворца и большой блестящий аппарат, стоявший посреди площади сразу за воротами, ужасно похожий на вафельницу, только в сотни раз больше. Луна осветила и ворота, охраняемые двумя усатыми стражниками в черных гвардейских мундирах и нелепых шляпах с огромными плюмажами.

— И до чего же, понимашь, скрасивое в нашей Норвегии небо, — сказал тот, у кого кончики усов торчали вверх. — Что скажешь, Гуннар?

— Скажу, ты чертовски прав, Ролф, — сказал тот, у кого усы свисали. — Нигде нет звезд скрасивее, чем у нас.

— Вот я и думаю, как душевно, что Бог сподарил самое скрасивое небо именно нам.

— Неудивительно, что датчане хотят отнять у нас такое небо.

— Это у нас-то, у родины великих воинов! Да как они смеют! Я тебе скажу, у меня аж руки чешутся разнести их страну вдребезги!

— Кажись, надо говорить «ихнюю» страну, Ролф.

— Да, ты прав, Гуннар. А еще я дождаться не могу, понимашь, завтрашней казни.

— Хотел бы я знать, о чем думается сейчас этому человеку-лягушке, — заметил вислоусый Гуннар.

Оба посмотрели на Тюремную башню, темнеющую на фоне звездного неба.

— Во дела, — проговорил Усы-Вниз, притопывая. — Мне показалось, я видел маленького мальчишку, парящего в небе.

— Хо-хо, — отозвался Усы-Вверх.

Булле замер на месте, удерживая равновесие, когда два стражника, стоявшие внизу, подняли головы. Они увидели его? Не хотелось бы.

Туго натянутая, практически невидимая нить паутины под башмаками равновесия дрожала. Булле осторожно обернулся в сторону гостиницы «Рэдиссон», точнее, номера 1146 в ней, откуда и тянулась паутинка, закрепленная на мини-баре в углу комнаты. В темном окне Булле различил силуэты Лисе, доктора Проктора и фрекен Стробе. Он снова повернулся лицом к Тюремной башне. Наверху всегда дует ветер, пусть мы внизу его и не замечаем. Но сегодня вечером ветер был другом Булле. Всего двадцать минут назад они впятером явились в гостиницу и попросили номер на последнем этаже, с окнами, выходящими на дворец. К счастью, номер 1146 был свободен. Они получили ключ-карту, поднялись на лифте на одиннадцатый этаж и там приступили к осуществлению плана Лисе.

Когда-то давно Лисе читала о том, как пауки отправляются осенью на юг: они делают этакий парашютик из паутины, ветер подхватывает его и несет. Фрекен Стробе кивнула и подтвердила, что все правда. И Перри воплотил это на деле. Доктор Проктор убедился, что ветер дует в более или менее правильном направлении, а находчивый и умный паук изготовил свой собственный дельтаплан, закрепил нить на мини-баре и выпрыгнул из окна. И вместо того чтобы превратиться в паучиный джем на асфальте одиннадцатью этажами ниже, Перри, икнув, полетел в сторону дворцового парка.

Они ждали почти десять минут, и вот наконец поступил сигнал: паутинка трижды дернулась — это означало, что Перри добрался до Тюремной башни и закрепил там нить.

Наступил черед Булле. Естественно, именно Булле должен был идти туда, кто же еще? Но чтобы убедить остальных, ему пришлось напомнить, что только он, как всем известно, достаточно легок, чтобы его выдержала паутина Перри, и достаточно мал, чтобы пролезть между прутьями решетки на окне камеры, где находился Грегор.

Булле обул башмаки равновесия и осторожно ступил на тонкую паутину.

— Вот. — Доктор Проктор вручил ему розовые двойные наушники и банку с надписью «Максимально мощный эликсир силы доктора Проктора. С мексиканским жгучим перцем».

Булле отправился в путь. И остановился, заметив, что два стражника внезапно подняли головы.

Мы возвращаемся назад к моменту, когда Булле стоит на нити, а стражник Усы-Вверх смеется над стражником Усы-Вниз, которому показалось, что в воздухе над ним парит маленький мальчик.

Убедившись, что его все-таки не обнаружили, Булле перевел дыхание и снова двинулся к Тюремной башне.

Он услышал музыку. Хорошо знакомый голос пел:

Мамма миа, хиайгоэ ге-ен

Маймай, хаокэнай резистью…

Впереди, в темном провале бойницы блеснули восемь черных глаз Перри.

Булле очень осторожно преодолел последний отрезок пути, ловко прыгнул на балкон, опоясывающий башню, подождал, пока Перри взберется ему на макушку, и просунул голову между прутьями оконной решетки.

Камера была темной, с голыми каменными стенами. Но потом в свете луны и колеблющегося пламени единственной стеариновой свечи он увидел Грегора Гальваниуса. Его ноги и руки были в оковах, соединенных цепью со стеной. Из одежды на нем были только белые — ну, скажем, относительно белые — подштанники. Бледная кожа отливала синевой, как молочная сыворотка; и без того печальное лицо казалось еще печальнее из-за бурой поросли бороды и темных мешков под глазами.