Остров на краю всего - Киран Миллвуд Харгрейв

– А что такое аурелиан? – Неуклюжий язык Солль хорошо принял это изящное слово. Красивое, сверкающее, как золотые кружева.

Женщина улыбнулась, заметив смущение на ее лице.

– Тот же коллекционер, только более научного склада. Хотя некоторые убивают бабочек, чтобы изучать их. Я не убиваю. Я создаю живые музеи для садов.

– Как?

– Высаживаю цветы, которые им нравятся, иногда делаю плетеные или стеклянные ограждения, чтобы они жили в безопасности и тепле.

– Как хранитель бабочек в зоопарке?

Женщина радостно хлопнула в ладоши. Солль заметила на одной из них уродливый шрам и поспешно отвела взгляд.

– Да! Именно так. Надо будет переделать табличку. – Хозяйка кивнула в сторону двери с болтающейся на ней деревянной дощечкой. На темно-синем фоне красовались тщательно выписанные золотистой краской буквы.

АМИХАН ТАЛА

АУРЕЛИАН

САДЫ ДЛЯ БАБОЧЕК

Спрашивайте – ответим

– Летом, во время фестиваля, я вешаю ее у главной дороги. Большинство интересующихся просто спрашивают, что это значит, но работы хватает. А что ты делаешь?

Солль нахмурилась.

– Я – ребенок. Учусь в школе, помогаю по хозяйству…

Такой ответ Амихан не приняла.

– Нет, нет. Что ты делаешь?

– Помогаю поварихе…

– Нет! – твердо, но благожелательно сказала женщина. – В чем ты хороша? Что тебе нравится делать? И чем бы тебе хотелось заниматься до конца жизни?

Солль задумалась, придумывая ответ, который понравился бы хозяйке дома. Кем стать? Учительницей? Секретарем? Нет, пожалуй, чересчур. С другой стороны, здесь, перед ней, сидела женщина, жившая в лесу, в домике, облепленном бабочками. Учитывая это, невозможное представлялось чуточку возможным.

– Я бы хотела стать хранителем бабочек.

Амихан подалась вперед.

– А вот это очень хорошая идея.

Внутри у Солль как будто распустился теплый цветок.

– А как вы стали хранителем?

– Чтобы было понятно, мне придется начать с начала. История долгая, а значит, скучная.

– Не представляю, как такое возможно.

– Ты устала?

Солль решительно покачала головой:

– Нисколечко.

Она действительно не устала. Воздух в комнате как будто наполнился электричеством.

– Скажи-ка, тебе приходилось слышать о Кулионе?

– Колонии для прокаженных?

– Да. Что ты знаешь о нем?

– Там полно прокаженных. – Девочка поежилась и бросила осторожный взгляд на изуродованную шрамом руку.

Женщина сухо рассмеялась.

– Это верно. И что ты об этом думаешь?

– Стараюсь не думать.

– Стараешься не думать?

– Есть вещи приятнее.

– Почему? Тебе страшно?

– Потому что это отвратительно!

Женщина вздрогнула.

– По-моему, – сказала Амихан, – отвращение идет от страха. Так почему ты боишься прокаженных?

Солль снова поежилась, вспомнив старика, приходившего иногда к двери приюта за подаянием. Госпожа всегда заставляла приглашать его за стол и кормить. Однажды Солль сама открыла ему дверь, и он, проходя мимо, коснулся ее беспалой рукой. Но давать такой ответ хозяйке дома было бы глупо. Старика боялись все дети и говорили о нем вещи куда как неприятные.

Но она уже видела, что разозлила Амихан. Атмосфера снова изменилась. Эта женщина походила на облако: сейчас она могла быть мягкой, как подушка, а через минуту потемнеть, превратиться в тучу и грозить бурей.

– Я хотела сказать…

– Я знаю, что ты хотела сказать. – Взгляд Амихан остановился на стене над головой девочки. – Должна предупредить тебя, что без доброты хранителем бабочек стать невозможно. Было ли добрым то, что ты сказала?

– Нет, – глухо ответила Солль.

Обе замолчали. Лицо Амихан оставалось непроницаемым – туман в безветренный день. Солль заерзала на стуле.

– Извините. Я была не права.

– Мне жаль, что ты питаешь отвращение к людям, которые просто другие. К людям страдающим и не причиняющим другим никакого вреда, кроме как своим существованием.

Лучше бы накричала, подумала Солль и поспешила сменить тему.

– И вот так вы стали авре… арала…

– Аурелианом.

– Аурелианом, – повторила девочка с удовольствием, выдохнув слово, как море – бриз. – Вы были доброй?

– Нет. – Ее глаза вспыхнули, как догорающие уголья. – Я попала сюда благодаря удаче. И, конечно, благодаря любви. На этом стоит большинство историй. И большинство путешествий. И привело меня сюда путешествие.

– Так вы родились не здесь?

Женщина покачала головой.

– Если не здесь, то где?

– Не догадалась? – с насмешливой серьезностью спросила Амихан.

– На Кулионе? – недоверчиво ахнула Солль. – Но… но как вы выбрались оттуда?

– Опять-таки благодаря любви и удаче. У меня было и то, и другое, но я потеряла и первое, и второе.

Негромкий, завораживающий голос спотыкался о паузы, когда хозяйка оглядывала комнату, как будто обдумывала следующую часть своей истории. От детства, проведенного среди прокаженных, – к приюту и дружбе с девочкой, названной в честь бабочки, и дальше – к переправе на брошенной лодке. Слушая всю эту разбавленную паузами историю, Солль должна была бы увериться, что Амихан сочинила ее, соткала из темноты.

Но она знала и ничуть не сомневалась, что все так и есть, что когда Амихан останавливается, она вспоминает то, что видела, и переживает заново. И когда женщина дошла до роя бабочек в палате, девочка закрыла глаза, вспоминая свою погоню за бабочками вниз по склону. Глаза отказывались открываться, но она не хотела пропустить ни слова.

Самая долгая пауза случилась, когда Амихан рассказала о молчании наны, о руке Бондока и приходе муссона. Солль резко вскинула голову.

– Так ваша нана не умерла? – изумленно спросила она, не обращая внимания на бегущие по щекам слезы. Хотелось верить, что у истории будет более счастливое окончание.

Амихан медленно покачала головой:

– Увы…

– Но это несправедливо!

– Не совсем так.

Солль непонимающе посмотрела на нее.

– Печально. Ее смерть разбила мне сердце. Но она была очень больна и очень страдала. Лишь годы спустя я поняла, что так было милосерднее.