Мой зверь безжалостный и нежный - Рита Навьер

Не знаю, почему я рядом с ней так тупею. Но зато знаю одно — она моя. Моя навсегда. И я за неё и убью, и умру…

Марина

Это такая радость — всё равно что заново родиться. Ведь я уже не верила, что нас спасут. Уже свыклась с мыслью, что нам осталось лишь несколько дней. 

Единственное, к чему я была не готова — так это к тому, что мы с Тимуром окажемся в центре такого внимания. Снаружи царил ажиотаж. Берег заполонили люди: спасатели, сотрудники лагеря во главе с директором, медики, милиция, репортеры, добровольцы из ближайшего посёлка, помогавшие с поисками. Откуда-то взялись мальчишки, которые, хоть их и отгоняли, пролезали под ногами взрослых в первые ряды, чтобы поглазеть на нас.

Но особенно среди этой толпы выделялся крепкий мужчина лет пятидесяти. Когда нас вывели спасатели под громкие возгласы, он буквально растолкал всех, пробираясь к нам.

— Тимур! Тимур! Сынок… — с надрывом произнёс он.

Я выпустила руку Тимура и отошла в сторону, чтобы им не мешать. Мужчина крепко его обнял, что-то забормотал, я уже не слышала. Меня оттащил в сторону Павел Константинович. Накинул на плечи чью-то безразмерную куртку, сунул в руку бутылку с водой.

— Марина, слава богу, вы целы! — и тут же повернулся и кому-то крикнул. — С носилками сюда!

— Я сама могу идти, — вяло запротестовала я, сняв темные очки, которые дали мне и Тимуру, когда расчистили проход. За четверть часа глаза более-менее привыкли к свету. Да и вечер уже был, солнце почти село.

— Ещё чего! Вы трое суток там были. Сейчас вас поднимут наверх, там скорая ждет, тебя отвезут в Байкальск в больницу.

— Меня? А Тимура?

— А Тимура отец забирает домой. Он тут нам такое устроил…

Отец его увозит? Вот так, сразу? И всё?

Директор ещё что-то говорил, а я обернулась, нашла глазами Тимура и его отца. Они уже не обнимались, а разговаривали. И тут же Тимур, как почувствовал, посмотрел на меня, и так пронзительно, что сердце защемило. Я сразу поняла — это он со мной прощается…

Да, наверное, так правильно, так будет лучше, не место ему здесь. И всё же эта новость меня неожиданно сильно кольнула. И как я себя ни убеждала, что так и должно быть, в груди скреблось и ныло. Мы больше не увидимся…

Чёрт, это глупо, это бессмысленно и нелогично, но… мне не хотелось, чтобы он уезжал. Я так привыкла к нему, к его взглядам, то деланно-равнодушным, то горящим, то колючим. Даже его грубость сейчас была мне мила — я ведь понимала теперь, почему он так себя вёл. И самое главное, то, что было между нами в пещере, уже не забыть, не вычеркнуть никогда. Сколько Павел Константинович сказал? Три дня мы там провели? Так вот эти три дня связали нас накрепко, хоть наша близость и случилась лишь потому, что я думала, что мы обречены.

Дали бы нам хоть попрощаться нормально! Тут ко мне подошла девушка и заслонила Тимура. За её спиной маячил парень с камерой.

— Наталья Ветрова, агентство новостей Байкал ТВ, — представилась девушка и сунула мне под нос микрофон. — Марина, здравствуйте. Прежде всего хочу поздравить вас от лица…

Я кивала, не слушая, всё пытаясь заглянуть за её плечо, найти взглядом Тимура, но нигде его больше не видела. Девушка терзала меня вопросами: что случилось, почему так вышло, как нам удалось продержаться без воды, о чём мы думали. Я отвечала односложно и нехотя, а то и вовсе невпопад.

— Что бы вы хотели сказать нашим телезрителям?

Я еле от неё отвязалась, а потом уже Павел Константинович распорядился, чтобы меня отнесли наверх, а там усадили в скорую.

***

По каменистой дороге газель мотало во все стороны, а пару раз так подбросило, что я едва шею себе не свернула. Хорошо, что путь до Байкальска, куда меня повезли, оказался недолог, и спустя полчаса я уже сидела в приемном покое.

Директор поехать со мной не смог, сказал, что надо утрясать всякие проблемы с милицией и отцом Тимура, обещал появиться позже, а пока снарядил вместо себя в сопровождающие Нину, работницу кухни.

С ней мы ещё раньше успели немного пообщаться. До всех этих событий она регулярно подлавливала меня после обеда или ужина и вываливала подробности своей жизни: жаловалась на пьющего сожителя, на сварливую мать, на тунеядца-сына, который после армии только гуляет. А потом спрашивала совета, даже не совета, а прямого руководства к действию: что сделать, чтобы сын пошёл работать? Как заставить мужа завязать? Мол, я же психолог, должна знать.

И сейчас она охотно согласилась поехать со мной. Пока меня осматривали и обследовали, она терпеливо ждала в приемнике. А потом, когда медсестра препроводила меня в палату, Нина увязалась следом, выпросив разрешение остаться на ночь. Впрочем, медсестра не особо и противилась. Они вообще, как оказалось, были знакомы.

— Шурка, медсестра, она ж из нашего поселка, — пояснила она. — У нас там работы нет, вот мы и устраиваемся кто куда. Кому как повезет. Я вот уже третий год в лагере, у Павла Константиныча, она — в Байкальск ездит. Близко же. А в лагере так вообще половина наших работает. Девчонки с кухни, охранники, почти все из поселка… — Затем вздохнула: — Ой, бедный Павел Константиныч, несладко ему приходится. Дурдом у него сейчас кромешный. Пацана-то этого отец, с которым вы под завал попали, такого шороху навел. Ментов на уши поставил. Грозит, что лагерь закроет и всех посадит.

Нина постелила мне постель, но, увлекшись, уселась на кровать сама, и с внезапным оживлением сообщила:

— Ой, ты ж главного не знаешь! Алика забрали менты! Вот прям перед тем, как вас нашли, его увезли. В наручниках! Он такую истерику закатил, драться с ментами полез, мамашей своей угрожал, а всё равно его скрутили. Так-то. А всё этот мужик, отец… Тимура, да? Нашла коса на камень, что называется. И правильно, давно пора говнюка приструнить. Хотя мужик — зверюга, на Павла Константиныча нашего с кулаками накинулся, еле его оттащили, и охранникам тем, что с вами были, тоже от него досталось. Его даже девочки с кухни испугались. Он второй день у нас там всех кошмарит. Боюсь, и вправду закроет лагерь. Где работать-то будем?

— А как Алексей? — вдруг вспомнила я.

— Так он тоже тут лежит, на втором этаже, в нейрохирургии. Жалко мужика, — покачала головой Нина. — В себя-то пришел, но тяжелый еще. И ноги переломаны. Не скоро встанет.

— Его можно навестить?

— Сейчас-то ночь уже. Не пустят.

— Нет, я вообще... Завтра...

— А, ну утром сходим, проведаем.

— Это он сказал, где мы?

— Что ты! Он и не помнит ничего, бедолага. Это Генка признался. А остальные пареньки подтвердили. А ты думаешь, за что Алика-то взяли? Он же, паршивец, запугал их. Когда вас завалило, он с двумя своими дружками Генку чуть не утопил. Сунули они его с головой под воду там же, в озеро, и держали. И так несколько раз. Сказали, мол, ты крыса, стучишь, убьем тебя сейчас. Фашисты. А он перепугался, конечно. Отпустили потом с условием, чтобы никому ни слова. И другим так же пригрозили. Так этот поганец Алик что еще вытворил? Он спасателей совсем в другую сторону отправил. Там, сказал, вас видел. Почему вас так долго и искали. Потом уже Генка сознался и указал правильное место. Павел Константинович не хотел сначала отцу Тимура рассказывать, уж больно он не в себе был. Но у нас разве что утаишь? Через два часа уже весь лагерь всё знал. Вот тогда он на него и набросился. А эти двое, дружки Алика, Матвей и Денис, тоже сразу пошли на попятную. Мол, Алик и их заставил угрозами. Но их тоже забрали. Там разберутся. Слушай, Марин, а как вы вдвоем-то оказались с Тимуром? Вы зачем с ним вместе в пещеру-то пошли? У вас с ним что, шуры-муры?