Годы риса и соли - Ким Стэнли Робинсон

Бистами так и сделал, размышляя.

– Иными словами, всё это было случайным.

– Да, – ответил Ибн Эзра. – Думаю, так.

– Мне казалось, Аллах не должен допускать такого.

– Всем живым существам дана свобода в этом мире. И потом, возможно, что это случилось не на пустом месте. Коран учит нас жить в чистоте, и не исключено, что христиане игнорировали это правило на свой страх и риск. Они ели свиней, держали собак, пили вино…

– Ну, лично мы не считаем, что проблемой было вино, – усмехнулась Зея.

Ибн Эзра улыбнулся.

– Но если они жили в собственных нечистотах, среди кожевенных цехов и руин, ели свинину и касались собак, убивали и истязали друг друга, как варвары с востока, насиловали мальчиков и вывешивали мёртвые тела врагов у своих ворот, а они всё это делали, возможно, они сами и навлекли на себя чуму; понимаете, к чему я клоню? Они создали условия, которые их погубили.

– Но разве они так уж отличались от остальных? – спросил Бистами, думая о толпах и грязи в Каире и Агре.

Ибн Эзра пожал плечами.

– Они были жестокими.

– Более жестокими, чем Хромой Тимур?

– Не знаю.

– Разве они разоряли города и предавали мечу каждого жителя?

– Не знаю.

– Это делали монголы, а они стали мусульманами. Тимур был мусульманином.

– Значит, они изменили своим привычкам. Я не знаю. Но христиане были палачами. Может, это сыграло свою роль, а может и нет. Всем живым существам дана свобода. Во всяком случае, теперь их нет, а мы остались.

– И здравствуем, по большому счёту, – добавила Зея. – Разве что дети могут подхватить лихорадку и умереть. Но, в конечном счёте, все умирают. Но пока мы живы, жизнь у нас хороша.

Когда урожай апельсинов и винограда был собран, дни стали короче. Такого холода Бистами не чувствовал с той поры, как жил в Исфахане. И всё же в это самое время года, холодными зимними ночами, незадолго до самого короткого дня в году, цвели апельсиновые деревья: маленькие белые цветочки на зелёных круглых деревьях благоухали, и аромат напоминал их вкус, но был более насыщенным и очень сладким, почти приторным.

В этом дурманящем воздухе явилась кавалерия, возглавляя длинный караван верблюдов и мулов, а за ними, к вечеру, пешком явились рабы.

Кто-то сказал, что это султан Кармоны, города близ Севильи, – некто Моджи Дарья и его спутники. Султан был младшим сыном нового халифа; у него возникли разногласия со старшими братьями в Севилье и Аль-Маджрити, вследствие которых он покинул город вместе со своими слугами с намерением перейти через Пиренеи на север и основать там новый город. Его отец и старшие братья правили в Кордове, Севилье и Толедо, и он планировал вывести свой караван через Аль-Андалус и вверх по Средиземноморскому побережью, древним маршрутом в Валенсию, а затем вглубь страны в Сарагосу, где, по его словам, находился мост через реку Эбро.

В начале этой «хиджры сердца», как называл их странствие султан, с ним в путь вышли более дюжины единомышленников из знати и из народа. И когда пёстрая толпа заполнила двор рибата, стало ясно, что вместе с семьями молодых севильских дворян, слугами, друзьями и иждивенцами к ним присоединилось ещё много последователей из деревень и ферм, попадавшихся в сельской местности на пути от Севильи до Малаги. Суфийские дервиши, армянские торговцы, турки, евреи, зотты, берберы – кого тут только не было; их скопление напоминало торговый караван или какой-то фантастический хадж, где в Мекку направлялись только самые неподходящие люди – все те, кто никогда не станет хаджи[15]. Были здесь и пара карликов на пони, и группа одноруких и безруких бывших преступников, и музыканты, и двое мужчин, одетых как женщины; в этом караване нашлось место всем.

Султан широко развёл руки в стороны.

– Они называют нас «караваном дураков», как «корабль дураков». Мы переправимся через горы к земле благодати и будем дураками рядом с Богом. Бог наставит нас на путь.

Среди них появилась его султанша верхом на лошади. Она спешилась, не обращая внимания на огромного слугу, который стоял рядом, чтобы помочь ей, и присоединилась к султану, которого приветствовали Зея и другие жители рибата.

– Моя жена, султанша Катима, родом из Аль-Маджрити.

Кастильская женщина, невысокая и стройная, стояла с непокрытой головой, юбки её платья для верховой езды были оторочены золотом, которое волочилось по пыли, длинные чёрные волосы были гладкой волной зачёсаны со лба назад и удерживались ниткой жемчуга. У неё было тонкое лицо с бледно-голубыми глазами, из-за которых её взгляд казался странным. Она улыбнулась Бистами, когда их представили друг другу, а потом с улыбкой оглядела водяные мельницы и апельсиновые рощи. Её увлекали мелочи, которых не замечал больше никто. Мужчины бросились всячески угождать султану, чтобы только оставаться рядом и иметь возможность находиться и в её присутствии. Бистами и сам поступил так же. Она посмотрела на него и сказала какой-то пустяк, голосом, похожим на турецкий гобой, гнусавый и низкий, и Бистами, услышав его, вспомнил, что сказало ему видение Акбара во время его откровения на свету: «Тот, кого ты ищешь, находится в другом месте».

Ибн Эзра низко поклонился, когда его представили.

– Я суфийский паломник, султанша, и скромный ученик мира. Я намереваюсь совершить хадж, но мне близка идея вашей хиджры, я и сам хотел бы увидеть Фиранджу. Я изучаю древности.

– Христианские? – поинтересовалась султанша, пристально глядя на него.

– Да; но также и римлян, которые жили до христиан, во времена до жизни Пророка. Возможно, я совершу свой хадж на обратном пути.

– Мы рады всем, кто сам желает присоединиться к нам, – сказала она.

Бистами откашлялся, и Ибн Эзра ненавязчиво вывел его вперёд.

– А это мой юный друг Бистами, суфийский учёный из Синда, который уже совершал хадж и теперь продолжает свои искания на Западе.

Султанша Катима впервые пристально посмотрела на него и застыла, как громом поражённая. Её густые чёрные брови сосредоточенно насупились над светлыми глазами, и Бистами вдруг увидел в этом символ птичьего крыла, пересекавший лоб его тигрицы, из-за чего та всегда выглядела слегка удивлённой или озадаченной, как происходило сейчас и с этой женщиной.

– Рада встрече с тобой, Бистами. Нам не терпится набраться мудрости у знатоков Корана.

Позже в тот день она послала к нему раба с приглашением присоединиться к ней для личной беседы в саду, отведённом для неё на время её пребывания в рибате. И Бистами пошёл, беспомощно одёргивая на себе одежду, безнадёжно грязную.

Дело было на закате. На западном небе среди чёрных кипарисовых силуэтов сияли облака. Цветы лимонных деревьев дарили свой аромат, и, увидев её одиноко стоящей у журчащего фонтана, Бистами почувствовал, словно пришёл куда-то, где уже бывал раньше, вот только здесь всё было наизнанку. Не похоже в деталях, но, на удивление, до странности, до ужаса знакомо, совсем как то чувство, которое ненадолго охватило его в Александрии. Она не была похожа ни на Акбара, ни даже на тигрицу. Но это случалось с ним раньше. Он слышал собственное дыхание.