Лестница лет - Энн Тайлер

Делия снова представляла себе трех сестер на кушетке (вообще-то это было воспоминание Сэма, но казалось, оно ей передалось). Она видела отца в его кресле и Сэма в бостонском кресле-качалке. Мужчины обсуждали новое лекарство от артрита, в то время как она потягивала шерри и бросала взгляды на руки Сэма — они казались ей умелыми и знающими, они абсолютно соответствовали ее представлению о руках врача. Должно быть, из-за шерри, к которому она была непривычна, девушка чувствовала себя так странно.

Всего нескольких разрозненных моментов достаточно для того, чтобы описать жизнь человека, вдруг подумала Делия. Всего пять или шесть картинок, которые мелькают одна за другой снова и снова, как постоянно перетасовываемые карты таро. Пятно света на подоконнике в то время, как кто-то большой перевязывал руки Делии бинтом. Диктант в начальной школе, где Элиза провалилась, и в тот момент Делия посмотрела на нее как на чужую. Блеск русых волос Сэма на фоне темного дерева кресла-качалки. Отец, лежащий на двух подушках и пытающийся что-то сказать. И Делия, шагающая на юг вдоль Атлантического океана.

На этой последней картинке она была в сером платье секретарши (такие воспоминания не всегда точны) и черных кожаных туфлях, которые она купила в магазине братьев Бассет. Одежда была не та, но отражала характер — твердый, решительный. Такой она себя представляла.

— Когда я слышу слово «лето», — сказала одна из трех девушек, на которых можно было жениться (разумеется, Элиза), — мне чудится этот тающий запах, желтый, нагретый, обволакивающий запах.

И Линда встряла:

— Да, вот такая она! Элиза может учуять мускатный орех в наборе специй!

А Делия улыбнулась своему бокалу.

— А… — задумчиво пробормотал Сэм. Догадывался ли он об их истинных намерениях?

Что Элиза пыталась показаться интересной, что Линда пыталась указать на странности Элизы, что Делия старалась продемонстрировать ямочку на правой щеке?

Бинт на ее руке был шершавым и теплым, как кошачий язык. К конторке приближалась плоскогрудая, несчастливая женщина, мисс Сазерленд, которая постепенно превращалась в сестру Делии.

— Я хочу… — прошептал отец, и казалось, что, когда он шевелит губами, его потрескавшийся рот разрывается.

Потом он отвернулся от нее. В тот вечер, когда отец умер, она смогла заснуть, только приняв снотворное. Она так подозрительно относилась к таблеткам, что редко принимала даже аспирин, но с благодарностью проглотила пилюлю, которую протянул ей Сэм, и спала всю ночь. Только это было больше похоже на смерть, чем на сон, она как будто прорубала себе в ночи дорогу каким-то странным инструментом, вроде суповой ложки. Делия проснулась утром вспотевшей и усталой, с таким чувством, будто что-то пропустила. Теперь она подумала, что пропустила свое горе. Почему надо так торопиться забывать, спросила она себя. Почему нужно так спешить избавиться от тоски?

Делия гадала, чего хотел отец. В тот момент она этого не поняла — может быть, он решил, что она не переживает. Слезы наполнили глаза Делии и побежали по щекам. Она не пыталась их остановить.

Престарелые родители умирают именно в тот момент, когда другие люди (муж или жена, взрослые дети) перестают беспокоиться за них. Да, наверное, это так и бывает. Но ведь родители всегда волнуются за детей, всегда смотрят на ребенка с любовью. Один из многих жизненных парадоксов!

Делия потянулась к припасенной туалетной бумаге и высморкалась. Она чувствовала, что внутри у нее развязывается какой-то узел, и надеялась проплакать всю ночь.

В доме напротив ребенок закричал:

— Ма, Джерри меня пинает!

Голос казался таким далеким, как из сна, и ответ был мягким:

— Перестань, Джерри…

Постепенно начало казаться, что дети куда-то пропали. Паузы между словами становились все более длинными, и говорили они все более лениво, пока дом наконец не погрузился в тишину и никто больше ничего не говорил.

День независимости в Бэй-Бороу прошел почти незамеченным — ни парадов, ни фейерверков, только окна магазинов были разукрашены в красно-бело-синие цвета. День города, Бэй-Дэй, — совсем другое дело. В этот день отмечалась годовщина того знаменитого сна Джорджа Пендла Бэя. Делия все знала об этом, потому что мистер Помфрет был председателем культурного комитета. Юрист попросил ее напечатать письмо с предложением заменить бейсбол какой-нибудь другой игрой, которая требовала бы меньше места, к примеру игрой в подкову. Он приводил тот аргумент, что на площади слишком мало места и чересчур много деревьев. Но мэр Фрик, сын и внук предыдущих мэров, за которым, очевидно, было последнее слово, написал в ответ, что игра в бейсбол — «проверенная временем» традиция, которую необходимо продолжить.

— Традиция! — фыркнул мистер Помфрет. — Билл Фрик не заметил бы традиции, даже если бы она его по уху ударила! Раньше все начиналось с игры в подкову. А потом Эб Беннет проиграл и поджал хвост, а Билл Фрик-старший затеял игру в бейсбол, чтобы тот выглядел получше. Но Эб больше уже не играл! Он слишком старый. Он теперь стоит у лотка с напитками.

Делии не было дела до Дня города. Она собиралась посвятить утро прогулке и лишь потом зайти на площадь. Но сначала обнаружила, что все закрыто, а потом необычная погода (туман, густой, как кисель, и почти такой же мягкий) поманила ее гулять дальше, и к тому времени, когда Делия добралась до толпы, она чувствовала себя, словно в одеяле из тумана, и присоединилась к празднику.

Четыре улицы, примыкавшие к площади, были перекрыты и застелены одеялами для пикников. Вдоль дорожек расставлены лотки с едой, тут же продавали дудки, свистки и шарики. Даже здесь было трудно ориентироваться из-за тумана. Идущие навстречу люди, казалось, материализовались из мглы, а их черты становились различимы только на очень близком расстоянии. Особенно сильный эффект производили мальчишки на скейтах, которые неожиданно появлялись и так же неожиданно исчезали. Довольные тем, что улицы перекрыты для движения машин, они безрассудно носились туда-сюда. Все звуки были приглушенными, будто закутанными тканью, но, тем не менее, различимыми. Запахи казались более отчетливыми — как, например, запах бергамота, исходивший от двух старушек, разливавших чай из термоса.

— Делия! — позвал кто-то.

Делия обернулась и увидела Белль Флинт, которая раскладывала полосатый стул. На ней был ярко-розовый свитер, а руки унизаны браслетами, которые дружно звякнули, когда она села. Делия удивилась, поскольку до сих пор не была уверена, что Белль помнит ее имя.

— Привет, Белль!

А Белль спросила:

— Ты знаешь Ванессу?

И махнула рукой в сторону молодой мамы с площади. Та сидела сразу за Белль на расстеленном покрывале того же цвета, что и туман, карапуз пристроился у нее на коленях.

— Присоединяйтесь ко мне, — сказала она Делии.

— О, спасибо, но… — Делия засомневалась, а затем решилась: — Да, может, и правда… — и села рядом.