Не смей меня желать - Анна Квин

– Ты ведь уже готова для меня.

– Не хочу этого, – из последних сил сопротивляюсь я, но он непреклонен.

– Только твое тело говорит об обратном. Повернись спиной, – командует он, расстегивая ширинку. Я смотрю, как завороженная, сглатываю и, словно марионетка, выполняю требования, устроившись на четвереньках на краю кровати.

– Я не буду с тобой нежным, – припечатывает он. – Ты же этого хочешь? – горячее дыхание опаляет кожу, когда Марк оставляет укус на моей шее, наверное, будет синяк, метка. Последняя метка.

Он скользит пальцами по талии, его рука опускается между ног и надавливает на клитор, я всхлипываю, так как прикосновение подушечки пальца к самому нежному месту, заставляет меня забыть о том, как я его ненавижу, а Марк в этот момент резко входит сзади и заполняет меня целиком. Наматывает на кулак волосы и тянет голову назад, заставляя прогнуться в пояснице и застонать. Он двигается резко, уверенно, не давая мне ни секунды, чтобы выдохнуть, наполняя меня до отказа и совсем не заботясь о моих чувствах. Сейчас он забирает свое, а я ощущаю, как пожар захватывает с головой. Это новое удовольствие, порочное. От него на глазах выступают слезы, потому что я не чувствую Марка эмоционально. Оргазм близок, Марк медленно выходит и резко вбивается до порочного хлопка яиц по промежности. Я выгибаюсь сильнее, а он наращивает ритм, грубее вцепляясь в мои волосы.

Его движения отрывистые, я чувствую, что он скоро кончит, понимаю, что не успеваю за ним, и в этот момент чувствую пальцы на своих влажных складках. Марку требуется всего несколько движений для того, чтобы меня захлестнуло лавинообразное, болезненное удовольствие. Я содрогаюсь от оргазма, а он не прекращает движений внутри, и тут меня накрывает вторая, даже более сильная волна. Ноги не держат, я вообще, кажется, едва жива, а Марк все еще двигается во мне, заставляя уноситься на все новые и новые вершины блаженства. Потом резко выходит и кончает мне на ягодицы горячей струей. Я падаю на кровать и прикрываю глаза. Меня душат слезы. Умопомрачительно, порочно, грязно и вместе с тем сладко.

Парень наклоняется и на ухо говорит.

– Вот так было с Диной. Не сравнивай разовый секс и занятия любовью. Очень большая разница.

Сказав это, он отступает, а я даже голову не могу повернуть, просто лежу и тихо рыдаю в подушку. Но Марку не нужны слова, он уходит, закрыв за собой дверь. Нет смысла уточнять, я знаю, уходит навсегда, разбив мое сердце и вывернув наизнанку душу. «И отымев напоследок» – довершает противный внутренний голос. И что самое мерзкое, и этот секс мне понравился, и его я бы повторила еще раз. И даже после этого я завидую Дине и ненавижу ее и его. Одно хорошо: теперь я точно знаю, он не целовал ее в губы и не смотрел ей в лицо.

Я реву почти всю ночь, а с утра долго пытаюсь хоть как-то скрыть следы. Мне через час выезжать, давать показания, а я выгляжу и чувствую себя так, словно бухала всю ночь. Счастье, что мой запас косметики практически бесконечен. Все эти хайлайтеры, тональники, консиллеры способны скрыть следы страданий и бессонных ночей. Ну, кроме красных глаз, конечно. Но вниз я спускаюсь вполне похожая на человека. Правда, в душе все переворачивается.

В холле меня уже ждет злой, как сто чертей отец. Он-то и цедит сквозь зубы, что Марк больше не работает. Я пожимаю плечами.

– Я же говорила сразу – это хреновая идея.

– Пошли, – бросает он, видимо, не собираясь продолжать разговор, но смотрит на меня подозрительно. Пыхтит, а потом спрашивает, точнее, говорит с утверждением. – Ты ревела.

– Папа, – объясню как можно более доходчиво. – У меня подруга умерла. Вторая за десять дней. Конечно, я ревела.

Кажется, этот ответ его удовлетворяет, и мы идем к выходу. К черному «ленд крузеру», который удивительно шел Марку, но сейчас за рулем Андрей.

Я залезаю на заднее сидение и смотрю в окно. Папа злится и мне сложно понять на кого. У меня так и не хватает духу спросить его, как Марк объяснил свой уход. Наверное, потому что я боюсь, что он сказал правду. Это вполне в его духе. Но я не хочу ни о чем думать, нацепляю на нос солнечные очки, и пытаюсь игнорировать текущие по щекам слезы.

Марк

Марк заезжает в ближайший супермаркет и без изысков покупает водки. К своей матери он не едет, а отправляется в свою квартиру. Новую, безликую, но уже порядком загаженную квартирантами. После них уже убрали, но ремонт еще не сделали. Квартира – это единственное, что досталось ему от государства. Он тут не жил. Полгода, пока лежал в больнице и пытался восстановиться, мать сдавала, а когда выписался, почти сразу же переехал к Самбурскому. Это чужое, нелюбимое жилье с видом в никуда. Квартира годится только для того, чтобы тут спать и бухать. Но больше сейчас он ни на что не способен. Слишком ненавидит себя за все. За то, что подвел Самбурского – два раза, когда не сдержал обещание и когда уехал, отказавшись от денег, и от положенной двухнедельной отработки. На Дину, за то, как поступил вчера с Никой. До сих пор во рту горечь. Он ведь никогда не был скотом. Откуда же вчера это желание сделать ей больно, с одной стороны, и заставить запомнить – с другой? Нужно ли ему, чтобы она помнила о нем именно это? Мысли отравляют и без того паршивое существование, и единственное, о чем думает Марк – после водки должно стать лучше. Потому, что если не получится, то вообще непонятно, что делать.

В подъезде его останавливают вездесущие бабки и пытаются сказать, что посторонним тут ходить нельзя. Марк с удовольствием скалится, пугая старушек своими шрамами. Он принципиально надел майку с короткими рукавами, не закрывающими плечи, задолбало прятаться. И в ответ на глупое кудахтанье припечатывает, что он тут живет.

– Нужно Татьяне сказать, что такие квартиранты нам не нужны, – возмущается одна.

– Не получится, – нагло ухмыляется Марк. – Это квартира не Татьяны.

– Да, это ее сына – ветерана, между прочим. – Самая бойкая проявляет удивительную осведомленность. «Не какого-то бомжа, как ты» – читается между строк, тем приятнее припечатать глухим.

– А я и есть тот самый ветеран.

– Да ты не ветеран. Ты бандит, вон рожа какая.

– А такую рожу, бабушка, дарит война, вместе с квартирой, а теперь простите, но я хочу домой.

Хочет он утопиться, а не домой, но об этом он никому говорить не станет.

Вполне себе русский запой, в который Марк влетает с азартом в первый раз в жизни, прерывается на третий день. Мать приезжает сама. Видимо, скупые и изрядно корявые сообщения в «вайбере» наталкивают ее на мысли о том, что дела идут не самым лучшим образом. Ну, а может, Самбурский настучал. Такой вариант Марк тоже не исключает.

Она замирает на пороге однушки и укоризненно взирает на него.

– Марк… ну вот от тебя я такого не ожидала.

Она смотрится чужеродно в этой квартире. Высокая, подтянутая, с идеально – волосок к волоску – уложенными светлыми волосами. В свои сорок семь мать выглядит лет на десять моложе.