Скорость побега. Чародей поневоле - Кристофер Сташеф

— Полагаю, она связана с желанием к перемене мест, — предположил отец Марко. — Похоже, вы ни на одной планете не задерживались дольше меня, Вайти.

«Вино» кивнул:

— Я просто не в состоянии долго выносить общество ожиревших и ленивых людей, понимаете?

— А они — твое, — негромко добавила Лона.

— Ну, они обычно предлагают оплатить мне дорогу до следующей планеты. Я к старости стал очень непоседлив, святой отец, — все суечусь, бегу куда-то, все надеюсь отыскать местечко, где люди еще не впали в декаданс.

— Пора, Вайти, — сообщил остановившийся рядом со столиком человек с комплекцией десятиведерной бочки.

— И еще приходится искать новую публику. — Вайти вытащил из-под куртки плоский клавишный инструмент и поднялся из-за стола. — Надеюсь, вы извините меня, если я покину вас на несколько минут, друзья мои…

— Так вы… артист? — изумленно спросил Дар.

— Всегда и во всем, — гордо отозвался Вайти, а Лона добавила:

— Дело небезопасное, но хоть какой-то заработок.

— Сейчас все обстоит куда лучше, чем в старые деньки, милочка, — напомнил внучке Вайти. — До того, как я познакомился с твоей бабушкой. Тогда я продавал наркотики, святой отец, — не совсем легально, скажем так. Это было давно, свет в конце туннеля я увидел потом, когда стал известен под именем «Тод Тамбурин».

И старик направился к сцене следом за Лоной.

Сэм вытянулась как струна и вытаращила глаза:

— Это… Тод Тамбурин?

— Не может быть, — в тон ей проговорил Дар, на самом деле почти готовый в это поверить. — Великие поэты не поют в забегаловках.

— А мне припоминается ряд исключений, — заметил отец Марко, откинулся на спинку стула и пригубил виски. — Ну, давайте оценим его выступление?

Вайти устроился на невысоком табурете. А Лона на табурете повыше. Девушка поставила ступни на перекладину, плотно сдвинула колени и опустила на них руки. Вайти извлек из инструмента заливистое арпеджио. Звуки наполнили зал и оставили, стихнув, паузу. В эту паузу Вайти запустил залихватскую песенку, корни которой уходили в лучшие из самых пакостных старых деньков, — редкостную пустяковину про леди-звездолетчицу, которую и леди-то можно было назвать лишь с большой натяжкой и интерес которой к мировому пространству ограничивался пространствами весьма интимного свойства. Лона во время куплетов скромно молчала, а в припевах присоединялась к деду, исполняя их с таким же чувством, как он сам.

— И это — величайший бард, лауреат высшей литературной премии Терранской Сферы? — в ужасе воскликнула Сэм.

Дар был тоже несколько разочарован — но разочаровал его отнюдь не Вайти.

Песенка завершилась рокочущим крещендо, напоминавшим старт космического корабля. Зрители благодарно взревели, захлопали в ладоши и затопали ногами, а когда шум стих, на смену ему пришла медленная, почти тоскливая мелодия, оттененная тем не менее чувством спокойной уверенности.

А потом запела Лона — запела, не глядя на Вайти, а устремив взор вдаль — выше голов завсегдатаев кабачка. Голос ее был чист, как ручей, и прозрачен, как вода в роднике. Дар не слушал слова — ему казалось, что они скользят возле него и обволакивают его облаком согласных звуков. Но смысл их он улавливал: то была тоска по первозданности, которая некогда, в стародавние времена, принадлежала планете под названием Терра.

А потом, в припеве, внучке подпел Вайти, и пелось в припеве — грустно, но спокойно — о том, что первозданность прошла, ее черед миновал, но так проходит все на свете. Потом Лона начала новый куплет, а уж в нем пелось о том, что та же первозданность вновь встретила людей на далеких планетах, под солнцами, невидимыми с Терры.

И вновь припев — о том, что и это прошло, как и должно было пройти, и новый куплет — новая планета и еще сотни планет. И все они встречали человека девственностью, дикостью, которую человек укрощал, а потом уничтожал на своих участках, обнесенных частоколом… Припев — и последний куплет, пропитанный чувством победы. Ибо мало-помалу люди все-таки научились жить в ладу с природой и сохранять ее первозданность. А вдали, за многими сотнями световых лет, новые планеты манили людей к себе своими девственными лесами — древней прародиной человечества, по которому ему было суждено вечно тосковать.

Дар был ошеломлен. Ведь он когда-то читал это стихотворение, но как он только мог счесть его великим, не слыша этой удивительной музыки?

А потом Вайти извлек из клавиш оглушительный диссонирующий аккорд и преподнес публике очередную скабрезную песенку. Дальше так и пошло — крупицы истинной высокой поэзии вкрапливались в разухабистые песни, и всякий раз Вайти ухитрялся огорошить публику столь резкой сменой репертуара. А когда Вайти наконец встал и стал просить слушателей, чтобы ему дали отдохнуть и пропустить бокальчик вина, Дар вместе со всеми присутствующими вскочил и принялся громко аплодировать и кричать: «Браво! Бис!»

А потом Лона и Вайти вернулись к столу. Девушка раскраснелась, глаза ее блестели. Старик улыбался, а Дар чувствовал себя в высшей степени смущенно.

— Садись! Садись! — замахал на него руками Вайти. — Премного тебе благодарен, юноша. Выше награды для певца не бывает — когда слушатели обо всем забывают, слушая его песни.

Лона промолчала, но одарила Дара таким взглядом, от которого у того кровь вскипела и зубы застучали, как в ознобе.

А потом явился официант и разрушил чары — поставил на стол перед артистами новые емкости с напитками.

— Теперь я верю! — вырвалось у Сэм. — Не могла даже представить, чтобы такой знаменитый поэт пел в кабаках, — но я слышала вас собственными ушами и теперь верю в это!

— Что ж, приятно узнать, что меня еще помнят, — сверкая глазами, проговорил Вайти. — Я и в самом деле поэт, но вот знаменитый — это вряд ли.

— Не обращай на него внимания, — посоветовала Сэм Лона. — Ты ведь не знала, что это для него оскорбление.

— Но как же это? Вы поете в задрипанном кабачке на третьесортной планете?

— Я же говорил — я перемещаюсь в поисках глотка свежего воздуха, — отозвался Вайти и едва заметно поджал губы. — В барах на Терре, — продолжал он, — все настолько, до чертиков, воспитанные, что там ничего не споешь, кроме высокой поэзии, а это так скучно. Да и потом, на самом-то деле никто там и не слушает бардов — они нужны исключительно как фон для болтовни друг с дружкой. Только заикнешься о политике — бац! — ты уже за дверью. Люди там избалованны, угрюмы, у них не осталось надежды, их не порадуют даже самые прекрасные песни в мире! Стоит только чуть-чуть удалиться от Солнца — и обстановка сразу меняется к лучшему, но даже здесь, где еще теплится жизнь, люди уже успели утратить чувства радости и удивления. Им бы только сидеть за толстыми стенами да жрать жирное мясо, а про охоту на драконов они и слушать не хотят.

— Все это верно, — согласилась Лона, — но и ты уже не так молод, дедушка.