Граф Орлов, техасский рейнджер - Евгений Костюченко

Перекусив, он заставил себя минут десять полежать на боку, как советовал ему знакомый медик. И только после этого встал и снова принялся за консервную банку.

В темноте он не различал, как быстро двигается дело. Но скоро оловянный шов истончился настолько, что пальцы уже нащупывали растущую щель. И вот, наконец, он смог запустить в нее отмычку, поддел, потянул — и ему на колени вывалился тяжелый сверток.

Револьвер. Патроны. Три конверта. Бурко очень хотел бы ознакомиться с их содержимым, но, во-первых, в подвале было слишком темно, а во-вторых, в письмах графа Орлова могло содержаться что-то личное. Да, начальство ротмистра было бы счастливо заполучить эти конверты — однако они были безжалостно истреблены и зарыты.

Револьвер же был разобран и тщательно вычищен от смазки. Пять патронов беззвучно погрузились в каморы барабана, еще пять, объединенные картонным кольцом, ротмистр отправил к себе в карман. Он не удивился, обнаружив револьвер. И почти не обрадовался, получив оружие. Даже наоборот, немного посетовал, что придется нести лишнюю тяжесть. Лучше бы раздобыть еще бутыль воды…

Он вспомнил, что где-то на полу валяется веревка, которой были обмотаны инструменты. Отыскав ее, отрубил подходящий кусок и пропустил через кольцо на рукоятке револьвера. Теперь оружие можно было повесить на шею и спрятать под рубахой.

Револьвер оказался весьма удобным. Это была бескурковая модель. Обычный кольт не сунешь в карман, а если и сунешь, то потом замучаешься вытаскивать — то курок, то мушка, то края барабана будут цепляться за одежду. А этот — этот гладкий, словно обкатанный прибоем морской голыш. Все его детали закруглены, и в руке он лежит чрезвычайно ловко. Ротмистр подумал, что именно такое оружие следовало бы иметь при себе, когда приходится действовать в гражданском платье.

Он знал, что граф Орлов едва ли не с каждой почтой переправляет в Штаб нечто подобное — то чертежи винтовочного затвора, то рецептуру новых сортов пороха, а однажды передал кусок пушечного ствола, который был им обнаружен на месте неудачного испытания нового орудия. Эти послания стали притчей во языцех не только в Генштабе, но и при дворе. Многие усматривали в настойчивости Орлова не служебное рвение, а плохо скрытый намек на одну давнюю историю, которая приключилась еще тогда, когда тот, кого сейчас именуют Александром Третьим, назывался Александром Александровичем, великим князем и наследником.

Офицеры, командированные в Соединенные Штаты заказать ружья для русской армии, вернулись с несколькими образцами. Выслушав отчет, Александр Александрович принялся жестко критиковать их выбор. Капитан Гуниус осмелился возразить. Наследник вспылил и оборвал его, однако Гуниус все же продолжил речь. Тут Александр Александрович пришел в настоящее бешенство и обругал офицера скверными словами. Для русского уха слова эти не содержали ничего оскорбительного, однако Гуниус был швед, представитель древнего дворянского рода. Гордый варяг немедленно покинул аудиенцию и послал цесаревичу письмо с требованием извинений. Он также прибавил, что, если через двадцать четыре часа извинения не будет, то он застрелится. То был своеобразный вызов на дуэль. Цесаревич не извинился. И офицер сдержал свое слово. Александр Второй весьма рассердился на своего сына и, в качестве наказания, приказал цесаревичу идти за гробом капитана вплоть до могилы. Этот страшный урок не излечил Александра Александровича от романовской надменности и запальчивости, но навсегда остался в памяти. Помнили об этом и придворные, и офицеры Генштаба. Так что очередной экземпляр американского оружия мог расцениваться как очередной привет от Гуниуса. «Вот ведь как удачно получилось, Павел Григорьевич, — мысленно обратился ротмистр к Орлову. — Посылочка ваша до адресата не дошла. И револьвер послужит мне, вместо того чтобы дать лишний повод для злопыхателей».

Немного поупражнявшись с револьвером и подогнав длину веревки поудобнее, ротмистр перешел к следующему пункту своего плана.

То место, где из щели между потолком и стеной пробивался свет, он приметил с первых же минут заточения. Подвал представлял собой обычную яму, на дно которой были уложены плоские камни, а покатые стены до сих пор хранили на себе следы кирки. С помощью лома ротмистр живо вырубил в сухой глине несколько ступеней и подобрался к верху. Здесь он действовал осторожнее. Пригодились отмычки, ими он расширил щель. Пришлось отступить, чтобы расширить и углубить ступени. Снова поднявшись, Бурко прильнул разгоряченным лицом к щели, и прохладный воздух ободрил его.

Так, вцепившись в стену, он провисел на ней довольно долго, наблюдая за тем узким уголком внешнего мира, что был ему доступен. И этот уголок ему понравился. Потому что щель выходила не во двор, а на улицу. И теперь оставалось только дождаться темноты, чтобы выбраться наружу…

Он снова представил, как сядет за стол и возьмется за отчет. Командировка, хоть и оказалась весьма краткосрочной, позволила составить целостное впечатление о настроениях и связях в среде русской эмиграции — в частности, в среде бывших военных. Да, именно так он обозначит главное содержание своей работы.

Правда, в приватной беседе глава департамента намекнул, что особый интерес привлекает к себе фигура графа Орлова. Но ротмистр Бурко предпочел не выделять капитана — тот все еще числился в строю, его прошения об отставке даже не рассматривались, и вообще никто не мог бы с определенностью сказать, что граф хочет остаться в Америке. Его намерения, в частности, и предстояло выяснить ротмистру во время подготовки к охоте. Поскольку эта часть плана осталась невыполненной, то и жгучий интерес к персоне Орлова придется оставить неутоленным.

Итак, речь пойдет о категории отставников, о тех, кто после службы государевой перебрался за океан. Что ж, ничего предосудительного. К социалистическим идеям они были равнодушны, с беглыми заговорщиками не общались, как не общались и с официальными представителями России. Поселившись в Америке, русские офицеры сохраняли верность привычкам — например, ходили в церковь, если таковая имелась поблизости. Это ровным счетом ничего не говорило об их благонадежности. Достаточно вспомнить квартиры террористов в Петербурге, увешанные образами. Однако сам факт посещения храма можно использовать.

Он уже знал, с какой фразы начнет заключительный, самый важный пункт своего отчета.

«Докладывая о вышеизложенном, считаю своим долгом присовокупить, что представляется целесообразным обеспечить взаимодействие с отдельными священнослужителями города Нью-Йорка, где имеется устойчивая община, и где отмечены частые появления эмиссаров революционного подполья»…

«В данный момент я сам в подполье», — подумал ротмистр Бурко и, отбросив преждевременные размышления, стал собираться в дорогу.

Больше всего он опасался, что хозяева постоялого двора проявят ненужную гуманность и заглянут в подвал, чтобы еще раз покормить затворника. Будет довольно трудно скрыть от них кучки свежей глины, выросшие вдоль стены. Да и ступеньки уже превратились в лестницу, которая вела вверх, и достаточно было обрушить свод, чтобы под стеной сарая появился не слишком широкий, но все-таки выход. Таких приготовлений к побегу не заметил бы разве слепой. А ведь в подвал еще мог спуститься один из бандитов…