Дракон не дремлет - Джон Майло Форд

–Нет,– с полуулыбкой отвечала она.– Наверное, я могла бы убить Фальконе именно так… за то, кем его считала. Это вам нужно было узнать?

–Нет,– глухо сказал Хивел.– Мне нужно было знать, вы ли убили Ноттесиньора.

Она шумно вдохнула.

–Почему его?

–Оставался вариант, что он – Шарль де ла Мезон, ряженый… делла Роббиа – банкир и бело-коричневые чулки надел, не помня, что это цвета Сфорцы… а вы убийца. В таком случае это вы заручились помощью Антонио, чтобы убить Фальконе, а не наоборот, и окно открыли либо с целью создать ложную улику, либо оттого, что пытки – тяжелая работа, от которой недолго и взопреть. Однако «Шарль» вас увидел и понял, что вы его тоже видели. Он убежал в конюшню и переоделся в другую свою личину, надеясь, что его это спасет. Вы не сомневались, что делла Роббиа солжет, дабы выгородить добродетельную даму – ведь убили-то вы византийца!– но второго свидетеля требовалось убрать. И вы убили его так, чтобы подозрение тоже пало на мессера Антонио.

После долгого молчания Цинтия сказала:

–И вы в это поверили? Вся другая история была лишь…

–Существовали две возможности. Эта была более простой.

–Но неверной,– сказала Цинтия как будто даже неуверенно.

–Да. Неверной.

Оба вновь замолчали. Потом она спросила:

–На кольце и впрямь заклятье?

Хивел поймал ее запястье – Цинтия не успела отдернуть руку,– и надел кольцо Медичи ей на палец.

–Не знаю, делла Роббиа сбросил его со стола… или Фальконе успел сам это сделать, чтобы делла Роббиа его не нашел и не пустил в ход.

–А яйцо в чулке… его правда спрятал там Ноттесиньор?

Хивел сказал:

–Он был ловкий фокусник. Думаю, ему приятно было бы знать, что его последний фокус изобличил убийцу.

Цинтия попыталась улыбнуться, но не смогла.

–Однако он ведь не узнает, да? Бедняга, никому не причинивший зла. Неужели они всегда побеждают, доктор… Передир? Неужели Империя всегда получает желаемое, что бы мы ни делали?– Она положила ладонь на стол рядом с локтем Передира – близко, но не касаясь.– Когда мы соприкоснулись… я ощутила, как сильно вы их ненавидите.

–В этом опасность метода.

–Можем мы хоть чем-нибудь им навредить?– Она умолкла, отодвинула руку, закрыла глаза. Повертела кольцо на пальце.– Ой… что я сейчас сказала. Я, врач. Как я могла такое сказать.

–Люди уязвимы и страдают,– ответил Хивел.– Не знаю, уязвима ли Империя. Она сильна и нечеловечески терпелива в достижении своих целей.

Некоторое время он молча смотрел на Цинтию. У нее слегка подергивался уголок глаза. В корнях волос над высоким лбом проглядывала белоснежная седина.

–Но возможно…– продолжал Хивел,– если собрать силы в одном месте и действовать с одной целью… их можно остановить.

Цинтия сказала:

–Я знаю место под названием Урбино. Их можно остановить.

–Я знаю место под названием Британия. Довольно ли будет остановить их, сударыня?

Цинтия глянула на свое запястье, коснулась пальцем бьющейся жилки и глянула на Передира, уже полностью сформулировав вопрос. Однако она не спросила, сколько ему известно, а сказала только:

–Нет, этого мало. Жажда мести никогда не насытится, ведь правда, доктор? Месть неостановима… Мы должны действовать ради тех, кто еще не пострадал.– И тут она улыбнулась, словно раскрылся цветок:– Легче предупредить болезнь, чем ее лечить.

Хивел подлил бренди из своего стакана в ее. На мгновение закрыл ладонью левый глаз. Потом убрал руку, заморгал, улыбнулся. Поднял стакан.

–За наше предприятие.

Снаружи донеслись топот и конское ржание. За окном начал падать снег.

Византийская Франция тихо лежала под снегом в первый день декабря, в тусклом свете зимнего утра. Имперская дорога была пуста в обе стороны до самого горизонта, если не считать одной-единственной стремительно несущейся кареты.

Копыта четырех лошадей выбивали искры из плит, четыре колеса взметали снежную пыль. Кузов безостановочно раскачивался; скрип кожаных ремней, на которых он был подвешен, отмерял время. Одно окно было чуть приоткрыто для проветривания, остальные – закрыты, но не занавешаны. Четверо пассажиров сидели в серой полутьме.

Грегор фон Байерн плотно втиснулся в правый задний угол, привалившись головой к смятой в комок оконной занавеске. На глазах у него была темная повязка, руки он спрятал в рукава белой одежды и как будто бы спал, несмотря на тряску и грохот.

Цинтия сидела на свободной части сиденья и смотрела на убегающую за окном местность. Губы у нее немного кривились, из-под черного бархатного капюшона выбились несколько белых прядей. На коленях она держала открытую книгу.

Хивел сказал:

–Доктор Риччи, если вы запрокинете голову назад, вам…

–Меня не мутит,– отрезала Цинтия. Она закрыла книгу. Это была «Платоновская гармония» Марсилио Фичино, дешевое издание, купленное пять дней назад вЖеневе.

Хивел немного помолчал, затем принялся напевать без слов под скрип истертых ремней.

–Может быть, споете? Это замечательно помогает скоротать время.

–Я не пою,– ответила она.

–А. Утрата. Капитан Дука?

Дими ответил:

–Я не знаю песен, пригодных для дамского уха.

Цинтия очень слабо улыбнулась, сказала: «Слышали бы вы, что…», но тут улыбка сошла с ее лица, и она не докончила фразы.

–Простите меня. Я люблю путешествовать… но в последнее время пришлось столько ездить верхом и на такие расстояния… прежде я всегда была нужна во Флоренции и ее окрестностях.

Хивел сказал:

–Вы нужны там, куда мы едем, доктор.

Она устало глянула на него:

–Спасибо, доктор.

Грегор шевельнулся, не просыпаясь. Димитрий оглядел его с головы до ног.

Хивел очень тихо спросил:

–Вам в его присутствии не по себе?

–Нет, просто… я не знаю, что о нем думать.

Хивел кивнул. Цинтия тоже.

Вскоре после полудня они свернули с имперской дороги на проселок и через несколько минут остановились перед домом, который походил скорее на крестьянскую усадьбу, чем на постоялый двор. Вывески не было, на рамах перед входом были растянуты кроличьи шкурки.

Цинтия тронула Грегора и, когда тот заворочался, сказала:

–Спите дальше. Я принесу вам обед, как обычно.

–Нет,– возразил Хивел,– все в порядке. Выходим все.

Грегор заморгал в полутьме кареты, потом надел темные очки и вышел с остальными.