Как убежать от любви - Вера Колочкова

– Да… – опешила от такого поворота в разговоре Зоя, но не подала виду, быстро пришла в себя. – Да, конечно, я вам все привезу… Все отдам, не переживайте…

– Спасибо, деточка. Только не осуждай меня, пожалуйста, что я свой подарок обратно прошу. Постарайся понять… Я ведь старый человек, и неизвестно, сколько моя старость будет еще тянуться… Да, вроде бы есть кому за мной присмотреть… И Эмма, и Ирина, и Маша с Мишей… Они клянутся, что не оставят меня ни при каком раскладе, конечно… И я им верю… А что мне еще остается, больше ничего и не остается, да… От своей доли в наследстве я в пользу Маши с Мишей откажусь… Они меня убедили… Они обещали… Но лишние деньги ведь никогда не помешают, правда? Я ж могу драгоценности продать, если что… Да что я тебе все это объясняю, Зоенька, будто виновата перед тобой в чем? Ведь ни в чем не виновата, правда?

– Нет, конечно. Вы ни в чем передо мной не виноваты, Нина Захаровна.

– Ну, вот… И я тоже так думаю… И прости меня, старуху, если что не так… Значит, завтра утром я тебя жду?

– А зачем ждать до завтра? Я вам прямо сейчас привезу… Вызову такси и привезу.

– Ну что ж… Давай так. И впрямь, чего ждать до завтра? Только в дверной звонок не звони, пожалуйста, я боюсь, ты Эмму разбудишь. Я увижу из окна, когда такси подъедет, и открою тебе…

– Хорошо. Договорились. Я скоро…

Собралась быстро, лихорадочно, будто опаздывала куда. В лихорадке уже не думалось о том, каково это, когда у тебя подарок назад требуют… И не в подарке дело было, не в изумрудах этих дорогущих, а в самом факте того, что обратно потребовали. Будто в душу плюют.

Такси тоже подъехало быстро, и через пятнадцать минут она уже стояла под дверью отцовской квартиры с бархатной коробкой в руке. Даже ладонь вытянула в ожидании, когда дверь откроется.

Тихо лязгнул замок, дверь открылась, и Нина Захаровна вышла к ней, кутаясь в шаль. Глаза у нее были красными от слез, рука дрожала, когда она забирала коробочку. Спрятав ее под шалью, проговорила виновато:

– Прости, прости меня, деточка… Я понимаю, как тебе неприятно и обидно, но что же делать… Ты молодая, ты не понимаешь еще, что значит бояться своей немощи…

– Да все нормально, Нина Захаровна. Я все понимаю. Держитесь… Я всегда рада буду помочь вам… Только скажите, что нужно… В любое время… Я пойду, меня там такси ждет…

– Погоди, деточка, не спеши. Еще пару минут… Я хотела еще тебя кое о чем попросить… Ты не обижайся на Машу, пожалуйста, ладно? Не обижайся, что она так жестоко говорила с тобой… Ведь как бы то ни было, но по большому счету Маша во всем права, детка… Ведь нет никаких доказательств, что ты Петрушина дочь… И мы никогда уже не узнаем правду, ни ты, ни я… Так что не будем себя обманывать… Я понимаю, что ты из благих намерений хочешь мне в чем-то помочь, хочешь приходить ко мне… Не надо, не приходи сюда больше, детка. Мне слишком больно будет смотреть на тебя… И думать… А вдруг и в самом деле ты Петина дочь…

– Хорошо, Нина Захаровна. Я поняла. Я не приду больше. Все? Я могу идти?

– Погоди… Погоди еще минутку. Прости, что я больше поверила Маше, а не тебе. Я ведь с рождения ее знаю… И знаю, что уж она-то мне точно родная… Значит, и надежды на помощь от нее больше, выходит… Прости, детка, прости! Если б ты знала, как мне тяжело сейчас… Но Маша просила, чтобы я именно так с тобой поговорила… Именно в этом ключе…

– Все, Нина Захаровна, я больше ждать не могу, такси уйдет. Я побегу… Прощайте…

Зоя так быстро понеслась вниз по лестнице, будто боялась, что Нина Захаровна может за ней погнаться, чтобы продолжить свою экзекуцию. Так же с разбегу влетела в такси, скомандовала водителю, запыхавшись:

– Быстрее… Быстрее отсюда поехали…

Он покосился на нее подозрительно, но с места рванул резво, помчался по ночным пустым улицам. Выйдя из машины около своего подъезда, Зоя дотронулась ладонями до щек – они горели огнем, будто ей снова надавали пощечин. В прежний раз Маша, а нынче Нина Захаровна от души расстаралась. А главное, все так отчаянно просят прощения, так отчаянно просят их понять… Отхватывают от живого кусками и плачут при этом, плачут, будто лук режут, ага…

Вдруг подумалось – хорошо, хоть Кирилл не стал плясать на этой адской сковородке. Просто подошел, просто объяснил свою позицию. Глянул холодно один раз, и достаточно, чтобы она все поняла. Мол, зачем ты мне теперь в качестве бесприданницы?

Да, холодный взгляд и холодные слова Кирилла были почему-то не обидными. Понятными были, предсказуемыми даже. Да что – Кирилл? Она завтра же о нем забудет… А вот Нина Захаровна, бабушка… Она-то почему с ней так поступила? Ведь получается, этим самым поступком она сына своего предала? Любимого Петрушу? Да как же она могла…

И как же теперь пережить все это… Длинную ночь пережить…

Дома она сразу достала початую бутылку виски, наполнила стакан до половины. Выпила, прислушалась к себе. Наверное, ее отчаяние даже алкоголь пробить не может. Надо еще выпить… И еще… А вот и голова поехала куда-то, и комната закружилась, заходил ходуном пол под ногами…

Села на диван, подтянула под себя ноги, засмеялась. Потом вдруг сообразила – чего ж она смеется-то, ведь плакать надо… И на выдохе заплакала, да так отчаянно, что чуть не захлебнулась слезами. И сразу лучше стало. Понятнее как-то. Это же хорошо, что можно сидеть на диване, плакать в голос и чувствовать, как тело исходит рыданиями до дрожи. Да, этого ей как раз не хватало. Была в этой слезной истерике какая-то сладость, и даже напавшая вдруг икота эту сладость не портила, а наоборот, была вроде как необходимой компонентой…

А может, еще выпить? В бутылке вроде осталось немного… И продлить это состояние хрупкого равновесия горя и сладости…

Встала с дивана, пошатнулась, но удержала равновесие. Вылила остатки виски в стакан, хотела отнести бутылку на кухню, но в этот момент ее повело в сторону, взмахнула руками, и бутылка ударилась о дверной косяк, разбилась со звоном. И моментально ожгло запястье летящим осколком. Наверное, хорошо порезало, потому что кровь брызнула веером по стене, и надо было что-то с этим делать…

Но она вовсе не испугалась. Что делать, что делать! Подумаешь, кровь! Надо завязать чем-нибудь рану, вот и все… Вот хотя бы льняной салфеткой… Или жалко салфетку? Мама так эти салфетки любила, говорила, что это память о бабушке… Надо что-нибудь другое поискать… Вот кухонное полотенце, например…

Кое-как обмотала запястье, пошла было в комнату, но сообразила, что надо бы на ноги что-то надеть. Там же осколки, можно босой ногой наступить…

Завернула в прихожую, надела старенькие мамины шлепанцы. Подумалось вдруг – видела бы ее сейчас мама… Чтобы она ей сказала, интересно?

Да ничего бы не сказала. Просто бы обняла и прижала к себе. И шептала бы на ухо что-нибудь успокаивающе-шипящее, без слов…

Но мамы нет. Никого больше нет. Опять она одна, совсем одна. Несчастный рыжий Заяц. Даже стишок вдруг вспомнился про зайца, детский, смешной… «Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка… Со скамейки слезть не мог, весь до ниточки промок…»