Девять женщин Андрея Миронова - Федор Раззаков

«Я никогда не видел, чтобы Андрюшка был пьян. Я-то как раз быстро это делал. А он… Вот мы были в Сочи на гастролях и вдвоем жили в санатории «Актер». У нас был номер «люкс». Я писал повесть «Двадцать третий пируэт», Андрюшку жутко это раздражало, он ходил на цыпочках и играл, будто я большой писатель.

И вот в один из дней Андрюша сказал: «Все, сегодня ты ничего не делаешь, у нас свободный день, придут две барышни, и мы пойдем кутить». Взял со стола мою рукопись и подбросил вверх так, что листы разлетелись по всей комнате.

И мы пошли в ресторанчик на воздухе. Пришли две актрисы.

– Девочки, вам нравится мой брат? – спросил он.

Девочки сделали вид, что нравится.

– Сейчас я вам покажу его настоящее лицо.

Подозвал официанта:

– Значит так, будьте любезны – литр водочки, водички и бутылочку вина.

– Андрюха, это провокация. А еда?

– Еда будет попозже. Надо, чтобы девочки увидели твое подлинное лицо. Засеките время. Я даю ему 15 минут.

Он мне налил фужер водки и себе тоже. Меня почему-то тут же развезло, и через 15 минут я уже лыка не вязал. А потом он долго не мог запихнуть меня в номер и возмущался: «Что такое? Ты как водопроводчик. Я больше тебя с собой никуда не возьму»…»

Двадцать первого июля в Прибалтике, в городе Советске Калининградской области, режиссер Наум Бирман начал съемки фильма «Трое в лодке, не считая собаки» по одноименной книге английского писателя Джерома Клапки Джерома. С этим режиссером судьба уже сводила однажды Миронова: он снимался у него в небольшой роли врача-стоматолога в комедии «Шаг навстречу». На этот раз у Миронова роль была куда шире и он играл главного героя – самого автора Джерома Клапку Джерома, – а в напарники себе взял своих коллег по «Сатире» Александра Ширвиндта (Харрис) и Михаила Державина (Джордж). Более того: в картине снималась и жена Миронова Лариса Голубкина (Энн). Короче, те съемки в Советске (снимали также под Черняховском – объект «шлюз») можно было смело назвать веселым междусобойчиком. В роли собаки снимались два фокстерьера Герцех и Грех. У Миронова и Державина отношения с ними наладились сразу, а вот о Ширвиндте этого сказать было нельзя. Однажды в гостинице Герцех так на него серчал, что сильно тяпнул за палец, прокусив его до крови. В итоге Ширвиндту пришлось сниматься, прикрывая забинтованный палец – его руку прикрывал красный плед.

Между тем именно те съемки стали предвестником ранней смерти Миронова. Но расскажем обо всем по порядку.

Шестнадцатого сентября Театр сатиры открыл свой 54-й сезон в Москве. Поскольку в родном здании на Большой Садовой все еще шел ремонт, спектакли пришлось показывать на других площадках. В частности, на сцене ДК МАИ. В тот день был показан «Замшевый пиджак», в котором Миронов не играл. В те дни он все еще находился в Советске и доснимался в последних натурных эпизодах фильма «Трое в лодке…». Спустя несколько дней он приехал в Москву, но только для одного – чтобы собрать вещи и отправиться с частью труппы родного театра на двухнедельные гастроли в Ташкент. Но лучше бы он туда не ехал. Миронов пробыл в столице Узбекистана всего лишь несколько дней, как вдруг ему стало плохо. У него сильно разболелась голова, причем боли были настолько сильными, что он потерял сознание. По счастью, поблизости оказались его коллеги по театру, которые немедленно вызвали «Скорую». Осмотрев артиста, врачи настояли на госпитализации. Миронова поместили в одну из лучших ташкентских клиник. Как выяснится много позже, у Миронова лопнул сосудик в мозгу. Кровь вытекла и запеклась, создав тем самым искусственную пробку. По счастью, это был всего лишь микроразрыв, однако тамошние врачи поставили неверный диагноз: серозный менингит. Судя по всему, кризис случился у Миронова не случайно: уж больно интенсивно он в том году работал, совмещая работу в театре, съемки в кино, да еще успевал разъезжать с концертными гастролями по стране. Если бы врачи не ошиблись с диагнозом и провели тогда Миронову операцию, то он бы прожил еще много лет. Правда, при одном условии: ему надо было срочно менять профессию на более спокойную. Но согласился бы он с этим? Вряд ли. Кроме актерской, ни в какой другой профессии он себя не мыслил. Хотя нет, еще мечтал быть перводчиком с английского. Но актерство все равно перевешивало.

Спустя сутки после мироновского кризиса, прервав гастроли в Одессе, в Ташкент прилетела Лариса Голубкина. Она вспоминает:

«Месяц я провела у его постели, он лежал белого цвета в больнице. Придумали эту жуткую историю с менингитом. Если бы тогда сделали обследование и поняли, что это было первое кровоизлияние, то все-таки он мог бы лечиться. В то время в Америке уже делали такие операции. Цареву в таком почтенном возрасте сделали операцию, и он семь месяцев прожил. Значит, если в молодом возрасте это сделать, как знать… Андрею было тогда тридцать семь лет.

Кризис случился сразу после съемки фильма «Трое в лодке…». Я не врач, но я так себе представляю: работали в Тильзите (Советске), там уже была осень, прохладно, они, раздетые, сидели в реке все время, в холодной воде. Все время в воде торчали. Он не простой был человек. Вот, скажем, если Шура Ширвиндт и Миша Державин могли бы и посидеть в сторонке, то Андрюша все время встревал в режиссерские дела, он все время что-то советовал, суетился постоянно. Ну и в результате – болезнь…»

А вот как про эти же дни вспоминает актриса Театра сатиры Т. Егорова: «Осень 1978 года. Малые гастроли в Ташкенте. Я в Москве, и, как под дых, известие:

– Миронов в Ташкенте умирает. У него что-то с головой!

Что? Говорят, клещ укусил! Какой клещ? Менингит! У меня подкосились ноги. Вся трясусь. Бегу к Наташе (Н. Селезнева. – Ф.Р.) – она только оттуда вернулась, – слушаю и плачу, а в груди громко бьется сердце, и я кричу внутри себя: «Какая же я сволочь бесхарактерная, ну почему я не могу его разлюбить? Ну почему? Я ведь так стараюсь…» – и вместе мешаются в платке и слезы, и сопли, и вопли…»

Между тем по Москве тотчас пошли слухи, что Миронов… умер. Но он был жив, лежал уже в столичной больнице и уверенно шел на поправку. Как итог – в среду, 6 декабря, возле Театра сатиры было отмечено небывалое столпотворение. Люди всеми правдами и неправдами хотели попасть на спектакль «Женитьба Фигаро», где впервые после долгого перерыва должен был играть Андрей Миронов. Актер, буквально вернувшийся с того света. Говорят, особенно остались довольны его возвращением на сцену… продавцы цветов, поскольку обладатели вожделенных билетов (особенно женщины) в считаные минуты скупили у них всю продукцию.

Рассказывает А. Вислова: «В тот вечер Миронов стоял на сцене, еще слабый после болезни, не зная, как удержать в руках все прибывающие цветы, и смущенно улыбался своей неповторимой мироновской улыбкой. Он явно не ожидал такого бурного проявления любви и признательности зрителей, счастливых уже от того, что он снова с ними. Тем более что незадолго до того ему довелось испытать на себе первые признаки пренебрежительного, апатичного отношения со стороны тех, кто еще недавно восторженно писал о его таланте. Не сразу, но все более отчетливо он начинал чувствовать, что теряет свое место среди тех, кто волнует критические умы и определяет течение театрального процесса. Ведущие критики заметно утрачивали интерес к актеру, не обременяя себя вниманием к происходящим в нем переменам. Их привлекали уже иные имена. Трудно забыть, как на одно только мое предложение дать новый материал о Миронове услышала быстрый, как отмашку, ответ известного и авторитетного критика: «О Миронове? Писано и переписано»…»