Марго Синие Уши - Светлана Лаврова

Таки оглядел знакомый с детства пейзаж. Осыпавшиеся стены ниже колен, обгрызенные временем камни кладки, уходящей в землю. Узкие траншеи, расчищенные археологами, словно ходы сообщения на войне. Дыры, обвалы, ведущие в подземные ходы, откуда тянет затхлой прохладой. Щебень, битый камень, на котором скользит нога. Белая въедливая пыль, которая с трудом отстирывается от рубахи. Острый осколок древнего горшка, впившийся в пятку. Толстые обрубки колонн, лежащие как бревна на лесоповале. Кто ходил по этим растрескавшимся плитам? Кто уронил горшок, осколок которого поцарапал Таки ногу? Может, такая же девчонка, как Анастазия? Она вечно бьет посуду. Только этой девчонке теперь четыре тысячи лет…

— Нет, — сказал Таки. — Наш дворец мне больше нравится. В его окна был виден не подстриженный парк, а море. И вообще это мой дворец. Тут царствовал мой пра-пра-пра — не знаю сколько пра-дед. Не нравится — не смотри.

— Нравится, — Принцесса перепугалась, что Таки обидится. — Просто не похоже на дворец.

— А между тем, дитя мое, это был прекраснейший дворец Европы, — раздался откуда-то из-под земли замогильный голос. — Хотя бы потому, что больше в Европе в те времена дворцов не было.

Из окопчика вынырнула лохматая и невероятно запыленная голова с веселыми глазами.

— О-о, здравствуйте, профессор! — обрадовался Таки. — Я привел гостью.

— Это прекрасно, — заулыбалась голова. — Ибо сказано Аполлонием Родосским: «Гость — услада для души, хоть в столице, хоть в глуши». Перевод мой.

И профессор ловко вылетел из окопчика и поцеловал руку Принцессы абсолютно пыльными губами.

— Простите, я слегка запачкался, — сказал он и встряхнулся, как пес после купания. — Но сказано Диодором Сицилийским: «Что нам грязь на нашем теле, грязь души страшней на деле». Перевод мой.

— Вы ей докажите, что наш дворец хороший, — попросил Таки.

— Не буду. Каждому сияют свои дворцы. Да и чем этот дворец отличается от твоего маленького дома, Таки? Ничем существенным, только размером. Смотри, девочка, тут был мегарон — длинная комната, личные покои царя. Перед ее короткой стороной — мощенная галькой открытая площадка. Позднее ее назовут «вестибул» (от чего пошло французское слово «вестибюль»), А сзади — несколько комнат с отдельным входом, там были хозяйственные помещения. Но дом Таки построен так же!

— Да, — вспомнила Принцесса. На площадке, мощенной галькой, их встретила Анастазия. А из задних комнат мама Таки принесла арбуз.

— Вот-вот, — кивнул профессор. — Современные дома на острове построены так же, как и дворец четыре тысячи лет назад. А росписи на стенах! Что нарисовано на твоих стенах, Таки?

— Дельфины, — сказал мальчик. — Вы же были у нас дома.

— И здесь, в спальне царицы — фрески с дельфинами, — профессор указал на синее пятно на стене. — А вон там — узор из лилий и львов.

— Такой есть в доме Яни-горшечника, — кивнул Таки. — Только поновее.

— Конечно, во дворце полторы тысячи комнат, — сказал профессор. — Но это не важно. Современные мастера делают горшки, похожие на те, которые лепили в мастерских царя Миноса. А некоторые узоры на вышивках Такиной мамы даже древнее этого дворца. Ты понимаешь, что на этом острове нет времени, детка? Хотя сказал Хайям: «Времени подвластны боги, не уйдешь с его дороги». Перевод мой.

— Какой запутанный дворец, — сказала Принцесса.

— Еще бы! Говорят, что когда подземный бог Аид был маленький, наш остров был его любимой погремушкой. Он его тряс-тряс… вот все и перепуталось. Но, возможно, это сплетни. Ибо сказано Аристотелем: «На каждый роток не накинешь платок». Перевод мой. Пойдемте, друзья, я покажу вам самую необычную находку этого сезона.

— Я вчера ее смотрел, — сказал Таки. — И позавчера тоже. И вообще я ее уже раз десять видел.

— Ну и что? На красивое можно смотреть вечно. Сказал же Сократ: «Ищет красоты душа, не находит ни шиша». Перевод мой. Вон в том сарайчике я храню самые ценные находки.

— Но в нем нет двери, — удивилась Принцесса. — Кто угодно может зайти.

— Нет, я перегораживаю проем жердью, чтобы ослы не зашли, — возразил профессор. — Ослы почему-то очень любят лизать минойскую керамику. Чем-то она близка их внутреннему миру. В прошлую среду ослик Яни-горшечника так качественно вылизал черепки кратера позднедворцовой эпохи, что мне и очищать их не пришлось.

— А если какой-нибудь злоумышленник придет и украдет? — спросила Принцесса. — Вы об этом подумали?

— Нет, — растерялся профессор. — Но ведь чужое брать нельзя, это все знают на острове! Дитя мое, это совершенно невозможная ситуация. В прошлом году малая золотая корона позднедворцовой эпохи с подвесками в виде пчел три недели лежала в сарайчике, и ничего с ней не сделалось. Даже ослы ее не лизали.

Сарайчик был даже не сарай, а навес с двумя стенами и крышей между ними. На крыше росли какие-то малиновые цветы, свисавшие до земли растрепанными прядями.

— Это ваза стиля «камарес», — торжественно сказал профессор, убирая противоослиную жердь. — Признайтесь, вы подумали: «Ну и что? Находки этого стиля распространены на всех Кикладских островах». Ведь подумали, правда?

Принцесса слегка смутилась. Она подумала совершенно другое: «Комарес — это в честь комара?»

— По-подумала, — наврала она. А то вдруг профессор догадается, что она в жизни не слыхала про этот стиль. Позор всей правящей династии Креции!

— Ага, я так и знал! Но вся штука в том, что это — стародворцовая эпоха, 1900–1700 лет до нашей эры! Конечно, за тысячи лет вазы того времени развалились на черепки. Мы находим только осколки. А эта удивительная ваза стояла в подземной нише целехонькая! Хоть сейчас в ней козлятину вари. И какая красавица, вся в спиралях, кругах, дельфинах и рыбках! Это уникальный случай в науке — целая, неразбитая ваза стародворцовой эпохи!

— Она золотая? — спросила Принцесса, пытаясь понять, чем же эта ваза так замечательна.

— Нет, что вы! Глиняная, конечно. Золото — это ерунда. Лишь в керамике заключена вся поэзия истории, лишь глина… но куда же я засунул мою красавицу? Вот уж правду сказал Нонн Понополитанский: «Идешь — иди. Сидишь — сиди. Что взял — на место поклади». Перевод мой.

Профессор заглянул под шкаф, под полки с черепками, растерянно передвинул какую-то каменюку.

— Она вот тут стояла. Вот даже пыльный кружок остался на столе. Я не помню, чтобы я ее переставлял. Вот кувшин с ласточками, вот еще ваза, что-то я ее не помню. Да где же…

— Ее украли, — сказала Принцесса. — Я же говорила.

Междуглавие на уголовные темы