Одиссея Гомера - Гвен Купер

Положение, при котором тебе нечего терять, имеет подспудные, куда более приятные стороны: если терять уже нечего, остается одно — находить. В глубинах подсознания радужно-мыльным пузырьком давно кружила мысль о переезде в Нью-Йорк, от которой я отмахивалась ввиду явной ее иллюзорности. Ну кому, скажите на милость, взбредет в голову «тащить» кого-то в Нью-Йорк из Майами за свой счет? Притом что сам переезд тянул не на одну сотню долларов. И уж можно было вовсе не заикаться о том, насколько стоимость жизни в Нью-Йорке отличалась от скромных запросов Южной Флориды. Но даже если отставить в сторону финансовые соображения, мой возраст также заставлял задуматься: не поздновато ли? «Приземляться» на Манхэттене после колледжа — это еще куда ни шло. А после тридцати — уже как-то и не по себе.

А тем временем рынок труда в Майами продолжал пересыхать. Отчаявшись, в какой-то момент я стала слать e-mail-ы со своими данными и в Нью-Йорк. «А что я теряю? — спрашивала я саму себя и сама себе отвечала: — Ничего».

Все это очень смахивало на стрельбу в темноте вслепую, так что на успех я особо не рассчитывала. Однако в течение трех недель я получила ни много ни мало пять реальных предложений. На четвертую неделю я уже вылетела на собеседования и к концу той же недели у меня на руках было три письменных приглашения на работу. Одно из них, на должность начальника отдела маркетинга, было от крупной рекрутинговой компании, работающей в технической сфере и расположенной в самом финансовом сердце Манхэттена, в каких-нибудь шести кварталах от Всемирного торгового центра. Кроме щедрой зарплаты компания предложила оплатить мой переезд.

В Нью-Йорке у меня был хороший приятель, он жил в съемной квартире в многоквартирном доме всего в одном квартале от этой фирмы; он подергал за веревочки в местном домоуправлении, или что у них там, и дверь для меня открылась. Двадцать четыре часа спустя я стала квартиросъемщицей без сопутствующих поискам жилья драм, которые всплывают в памяти у каждого при одном слове «Нью-Йорк».

Кажется непостижимым, как легко фрагменты мозаики, к которой боязно было даже подступиться, внезапно встали на свои места. К середине февраля то, что представлялось блажью какой-нибудь месяц-другой тому назад, вдруг стало явью.

Я переезжала в Нью-Йорк.

Все авторы статей об уходе за слепым котенком, коих за все эти годы я начиталась немало, сходились в одном: для такого кота нужно создать стабильную в своем постоянстве обстановку. Вам не рекомендовалось, к примеру, переставлять мебель и тем более ящик с песком. Что касается переезда (он и на здорового кота действует угнетающе, ибо кот — создание, не склонное видеть в переменах лучшую сторону, а уж в нашем случае — и подавно), то его предлагалось избегать.

Гомеру предстоял пятый переезд за пять лет. Подобно Одиссею, герою, созданному могучим воображением поэта, в честь которого Гомер и получил свое имя, он, кажется, был обречен на странствия. Я рассмотрела все варианты нашего переезда с учетом того, как бы смягчить психологическую травму для четвероногих членов нашей семьи. Можно было сесть за руль и дня за два домчаться до места на машине, но просидеть всю дорогу в ненавистных корзинках, не говоря уже о сложной логистике туалетных остановок и поиске мотелей, согласных приютить трех путешествующих кошек, — кто такое выдержит? Напрашивался перелет — он одним махом решал ворох возникших вопросов, но я была категорически против того, чтобы регистрировать своих кошек как багаж. Как представишь, как их, озябших и перепуганных до смерти, оставляют одних в грузовом отсеке… Даже думать об этом не хотелось. Еще меньше мне хотелось оказаться в числе пассажиров, которые попадали в сводку новостей оттого, что их багаж, сходный с моим, отправлялся не по назначению и совершал полный кругосветный перелет, оставаясь в живых только чудом, слизывая конденсат с прутьев багажной клетки. С этими мыслями я позвонила в авиакомпанию: а нельзя ли мне взять своих ручных, заметьте, кошек в салон в качестве, опять же, ручной клади. Оказалось — можно. То есть можно при определенных условиях. Условия были сколь просты, столь же и невыполнимы: кошка должна быть помещена в специальный контейнер установленных размеров, предусмотренных для помещения его под пассажирское кресло; питомец обязан иметь недавно выданную медицинскую справку, подтверждающую его здоровье, каковая предъявляется службе безопасности при прохождении досмотра металлоискателем, а также непосредственно перед вылетом у посадочного сектора; кошка допускается к перелету лишь в сопровождении зарегистрированного пассажира с билетом, но не более одной на человека, притом что в салон допускаются не более двух, а с багажным отделением — не более четырех кошек на рейс.

Ну, с контейнерами установленных размеров у меня, допустим, проблем не было. Не было проблем и со справками, подтверждающими, что все мои кошки в добром здравии и все прививки им сделаны вовремя. Но для того, чтобы пронести всех троих, нужно было еще подыскать двух «котолюбивых» пассажиров, готовых совершить доброе дело. Все осложнялось еще и тем обстоятельством, что, несмотря на все мои усилия, мне никак не удавалось «пробить» прямой рейс до Нью-Йорка с местами для трех кошек. Был рейс с пересадкой в Атланте, на котором, если я успевала перерегистрировать билет с «эконом» на первый класс, я могла бы провезти двух кошек. Но только двух.

И тогда я позвонила своим приятелям, Тони и Феликсу, которые славились не только своей неуемной энергией, но и тем, что были легки на подъем, с одним-единственным вопросом: «Как насчет того, чтобы слетать в Нью-Йорк бесплатно?»

День большого переселения выдался для Гомера самым беспокойным за всю его предыдущую жизнь. Начался он с первыми лучами солнца с приезда бригады грузчиков от транспортной компании, которую я наняла для перевозки наших пожитков. На время сортировки и выноса вещей всех кошек пришлось запереть в ванной, где Скарлетт и Вашти лениво разлеглись на заранее разложенных на полу полотенцах. Зато Гомер тут же взялся скрестись в дверь и орать что было сил, выступая против своего заточения, а также за право знать, откуда весь этот шум и гам в других комнатах. Выпущенный наконец на свободу, он ошалело заметался по пустым комнатам, не в состоянии найти себе место и продолжая орать что есть мочи едва ли не битый час. «Куда подевались все наши вещи?!» Ему не доводилось бывать в комнате, где только голые стены и нет никакой мебели, и было ясно, что все это очень ему не нравится. Отсутствие чего-либо, что испускало привычные запахи и было знакомо на ощупь, не сулило ничего хорошего.

Тут он не ошибался. Ибо единственное, что оставалось пока на виду, были переносные кошачьи корзинки. Скарлетт и Вашти, едва взглянув на них, тут же задали стрекача и забились в самый дальний угол опустевшей кладовки. Бегство при виде стоящих наготове корзинок вошло у кошек в привычку, и за несколько минут мне удалось поймать их и сюсюканьем добиться погрузки.

Гомер у меня всегда оставался напоследок, поскольку обычно загнать его в «стойло» было проще всего: корзинок он не видел и потому не успевал убежать прежде, чем их извлекут на свет. Кроме того, из всех троих он был наиболее восприимчив к командам вроде «Нельзя!» и «Сидеть!»