Мальчик Джим - Тони Эрли

может вернуться. Нельзя сказать наверняка.

– Ох.

– Хотя и к этому привыкаешь.

– А что ты чувствуешь?

– Иногда болит. Но по большей части все равно что спит.

Пенн снова похлопал себя по ноге и посмотрел на нее. Джим тоже смотрел на ногу.

– Ну ладно, – сказал Пенн.

– Ну ладно, – повторил Джим.

– Зачем ты принес свою бейсбольную перчатку? – спросил Пенн.

Джим посмотрел на перчатку так, будто она появилась здесь сама, без его ведома. Он пожал плечами и поспешно стянул ее с руки.

– Тебе хочется ее поносить?

Пенн закусил нижнюю губу и задумался.

– Если только на минутку… – проговорил он.

Пенн пощелкал перчаткой открывая и закрывая ее. Он поднес ее к лицу и понюхал. Загнал мяч в карман. Джим встал, отступил назад и вытянул руки. Пенн бросил ему мяч. Джим бросил его назад Пенну. Мяч отскочил от основания перчатки и упал на землю.

– Я подниму, – сказал Джим.

– Я пропустил мяч, – сказал Пенн. – Только и всего.

Не разговаривая, они несколько раз перебрасывали мяч. Больше Пенн не пропускал.

– Все нормально работает, кроме ноги, – сказал он и более мощным броском направил мяч Джиму.

– Помнишь тот день в Элисвилле? – спросил Джим.

Пенн поймал мяч и задержал его в руке. Он опустил глаза вниз и нахмурился.

– Не хочу об этом говорить, – сказал он.

– Раз Тай Кобб находился в поезде, я должен был дать тебе перчатку.

– Да все правильно, – ответил Пенн, не поднимая глаз. – Это твоя перчатка.

– Нет, я не должен быть таким эгоистом! – продолжал Джим. – Если б я себя тогда так не повел, Тай Кобб мог бы увидеть, как мы оба играем в бейсбол.

– Прекрати, Джим, – сказал Пенн.

– Ну я просто хочу извиниться.

Пенн наклонился вперед и закрыл лицо перчаткой. Он глубоко вздохнул, плечи его задрожали.

– Пенн! Что случилось?

– Он видел, как я упал! – причитал, закрывшись перчаткой, Пенн. – Тай Кобб видел, как я упал в грязь!

Джим подбежал и погладил Пенна по спине.

– Нет, не видел, – сказал он. – Тай Кобб не видел, как ты упал. Бьюсь об заклад, это вообще был не Тай Кобб, просто кто-то похожий на него. И даже если это был он сам, мало вероятно, что смотрел в окно.

Пенн оттолкнул руку Джима.

– Он там был! – возразил он. – И ты это знаешь!

Джим почувствовал, как жаркая волна поднимается от шеи к голове. Ему захотелось плакать. Лицо его сложилось в гримасу, но ничего не получилось. Он потер кулаками глаза, но они остались сухими.

– Я всего лишь хочу сказать, что ты лучше меня играешь в бейсбол, – сказал Джим. – Я должен был дать тебе тогда перчатку.

– Я же сказал тебе, что не хочу говорить об этом! Сколько раз я должен это повторять? Ты не слышишь? Совсем тупой?

Джим открыл было рот, чтобы сказать Пенну, что он никакой не тупой, но тут вспомнил, что у Пенна полиомиелит. Он оглянулся на дом, но задняя дверь оставалась закрытой. Джим сел на кресло-качалку рядом с Пенном и стал качаться. Он не мог припомнить ни одного человека в мире, на кого бы сейчас не злился.

Через некоторое время Пенн выпрямился и, тяжело дыша, облокотился на спинку кресла. Лицо его покрылось пятнами и покраснело. Он вытер глаза тыльной стороной правой руки.

– Я извиняюсь, – сказал он.

– За что? – удивился Джим.

– За то, что расплакался.

– Это нормально.

– Нет, ненормально. Я не ребенок.

– А я и не сказал, что ты ребенок.

– Все это потому, что я устал. Я никогда не плачу, если не устал по-настоящему.

– Я тоже устал, – сказал Джим. – Дорога была долгой. – Он демонстративно зевнул, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.

– Давай просто немного отдохнем, – сказал Пенн. – А потом сможем еще поговорить.

– Хорошо.

Через несколько минут пальцы руки, которой Пенн бросал мяч, распрямились, мяч выпал и тяжело ударился о землю. Джим поднялся и пошел вниз к ручью. Его песчаное дно пестрело голубыми цветочками. Джим сорвал один лист и бросил его в поток. Тень от листа плыла над цветами как тень от облака. Обернувшись, он увидел за рододендронами на берегу ручья инвалидное кресло. Он рассматривал это кресло, как будто увидел зверя. Потом поспешно вернулся к креслам-качалкам и посмотрел на Пенна.

Хотя лицо Пенна все еще было красным, он спал и мирно улыбался во сне. Пенн дышал спокойно, слегка посвистывая носом на одной ноте. Джим нагнулся и дотронулся пальцем до своей бейсбольной перчатки. Он поднял мяч и перебросил его с руки на руку, как бы примеряясь к его привычному весу, перед тем как опустить его в карман перчатки. Он отошел на цыпочках, обернулся один раз и бросился бегом на холм.

Дядя Зино вывел грузовик обратно на дорогу. Джим навалился на дверцу.

– Ты что, заболел, Док? – спросил дядя Зино.

Джим не открывал глаза.

– Устал. Только и всего.

– Как Пенн?

– Хорошо.

– Где все?

– Они все на заднем дворе, – ответил Джим. – Я там с ними со всеми попрощался.

– Понимаю, – сказал дядя Зино, краем глаза поглядывая на Джима. – Где твоя бейсбольная перчатка? Ты что, забыл ее там?

Джим медленно покачал головой.

– Я отдал ее Пенну, – сказал он.

Лицо дяди Зино резко напряглось. Он убрал ногу с акселератора, но потом вновь прибавил скорость.

– Ох, – сказал он. – Понимаю. Пенну понравилась?

– Да, сэр, – ответил Джим. – Очень и очень.

Джим не знал, отчего он чувствовал себя хуже: то ли оттого, что отдал перчатку Пенну, то ли от предстоящей встречи со своим дедушкой. В его представлении Эймос Гласс всегда был из той же категории, что и другие темные личности, населявшие мамины сказки: призраки, гоблины, убийцы, что бродили по округе в поисках плохих маленьких мальчиков, чтобы поймать их и унести с собой, – всякие фараоны, кровавые скелеты и черные бороды. Раньше мама всегда клялась, что ни за что не допустит, чтобы Эймос Гласс хоть разок взглянул на Джима. Точно так же она уверяла, что если Джим будет хорошим мальчиком, то никто никогда не придет ночью и не утащит его к себе. И вот теперь, когда он был на пути к дому Эймоса Гласса, казалось, что дверь в его собственный дом теперь незаперта. Из всего, что Джим знал, теперь получалось, что, когда в следующий раз он ляжет в кровать, в окне появится ужасное лицо Кровавого Скелета или Пантера будет звать его по имени.

– Из-за чего мой дедушка такой плохой? – спросил он.

– Гм, – задумался дядя Зино. – Трудно сказать. В каждом из нас