Случайному гостю - Алексей Гедеонов

Мне становится как-то нехорошо — тысячу лет в углу? Совершенно безрадостно.

Стараясь не подать виду, я замечаю.

— Что-то такое есть у нас в школе, в раздевалке — там в углу никогда нет света. А как вы знали, бабушка?

— Дар, всё Дар, — отвечает бабушка и и выпускает дым ноздрями.

— Вы похожи на дракона, — льстиво замечаю я, и несколько подумав, замечаю: — сейчас.

— Мудрая тварь, — произносит бабушка, — и живет длуго.

— Все сходится, — поддакиваю я и устремляюсь за крапивой.

— Магия творится на выдохе, — повторяет бабушка. — Ты не забыл?

— Не забыл, — повторяю я возле «пенала». И, набрав полную грудь воздуха, медленно выдыхаю…

В начале века, в Кракове, в одном из старых костёлов обнаружено было старинное зеркало. Почти чёрное. Лёгкие латинские буквицы на тяжелой раме, гласили, что «спекулум визий магичных» принадлежит пану Твардовскому. Возможно именно в нём Великий Магик Сарматии показывал безутешеному королю облик потерянной любимой… но Август увидел лишь тень.

На серебряной поверхности зеркала заметна была большая вмятина — подтвердилась легенда об ударе ключами по гладкому плёсу. Говорят, тот самый Магик успел сделать три подобных. Разной величины. Говорят также, что одно из зеркал, образец, привезли ему из-за моря…

Девичья фамилия бабушки — Твардовская. И выйдя замуж, она её не меняла…

…Выдох удался. Прогудел, словно над головой у меня, колокол. Пенал сотрясся будто от взрыва. Внутри его раздался печальный голос. Клацнули замки. Медленно, очень медленно, нехотя открылись — они так долго охраняли вход.

«Зеркало!» — радостно и хищно подумал я. Почему-то мне вспомнилась Вакса с мышкой в зубах.

Я взялся руками за дверь, стремясь распахнуть ее и увидеть наконец тот «спекулум магик»… Наследный дар…

…У нас совсем нет часов. По версии бабушки, в них слишком злое сердце, чтобы держать их в доме. По ее же словам — часы не в силах смириться с происходящим и вредят окружающим по мере механических сил, отрезая от срока каждого в свою пользу. А кроме того, часы придумали немцы — специально, чтобы экспортировать кобольдов по всему миру. Часы, впрочем, нас недолюбливают так же, как и мы их — в жизни тикающие механизмы, находясь со мной рядом более суток, начинали барахлить, я уже не говорю о наручных, разлетающиеся во все стороны пружинки или трескающиеся ровно посередине стеклышки — вот правда моих дней. И зеркал у нас тоже нет. Разве что ручные, маленькие.

…Тётя Женя выступила было против этого диктата, в период «северных денег» купила трюмо, водрузила его у себя, по легкомыслию, прямо против кровати. Бабушка ничего не сказала, но дверь тёти-Жениной комнаты стала держать всегда закрытой, страшно гоняла от зеркала Нелю — доходило до рукоприкладства. Через месяц после покупки все три зеркала трюмо пошли темными пятнами и покрылись странными царапинками: будто кто-то пытался процарапать его с той — заамальгамной стороны. Дальше всё было совсем скверно — раз ночью, в мае, трюмо оглушительно треснуло и осыпалось на пол спальни серебряным дождем, некоторые осколки, противореча закону тяготения, вонзились в стену, один даже прорвал насквозь ковер на стене — говорят, тётя Женя очень кричала. Неля с Витей на помощь прийти не смогли — дверь оказалась заперта, и как они в нее ни бились, даже не дрогнула. Её взломала бабушка, вернее, перед бабушкой дверь с неохотой, но открылась — позже Неля говорила, что ясно видела в комнате, которую странно освещал зеленым фонарь во дворе, помимо родителей, бабушки и просочившейся туда кошки, кого-то ещё. Но кто это был? Очень трудно сказать… А через три дня дядя Костя — тёти-Женин муж — умер: «Тромб, — сказал изможденный врач со „Скорой“. — Блуждающий тромб. Святая смерть…» С тех пор значительных зеркал в доме не держат. Почти. По крайней мере, так считается.

Дверь полыхнула у меня под рукой — сначала красным, затем ослепительным белым, пальцам стало больно. «Зеркало… — хищно проговорил кто-то моим голосом… — Моё зеркало… Мне…»

В этот момент в спину мне ударил ток, электрический ток. Тело скрутило судорогой. Все вокруг заволокло неприятным дымком.

«Вот и курточке конец», — подумал я, отчётливо слыша, как плещет вода и плачут в сером небе гуси.

Я пришел в себя с мыслью, что мне надоели половики на кухне — уж слишком часто я на них оказываюсь.

Естественно, я лежал на полу, возле закрытого наглухо пенала. Дышалось с трудом. На груди у меня сидела Вакса, вид у неё был усталый — она усердно терла лапой морду, но розовая пудра сходила плохо.

Бабушка наводила порядок в кладовке. Слышны были грохот кастрюль, звякали банки, что-то шуршало и лязгало.

Я отчетливо видел светлые нити, исходящие из ее рук. Поводя ладонями в разные стороны, словно дирижёр, бабушка помогала вещам встать на места. Серебряной искрой сияла Сиренка. Вокруг серой стайкой слонялись Гости, явно не решаясь подойти ближе.

Я скосил глаза в другую сторону — на темной двери пенала еле заметно рдели отпечатки моих пальцев. «Красный цвет, предупреждение, — подумал я. — Тёмная магия?» Свечи Адвента в венке на столе горели ровно, окутанные чуть заметным голубоватым флёром вокруг пламени — что поделаешь, в доме столько Гостей.

Я вздохнул. Вакса раздраженно мяукнула. Бабушка завершила свои экзерсисы с кладовкой: закрыла её дверь на крючок, обмотала крючок цепочкой и в заключение провела по петлям двери рукой — петли вздрогнули и протяжно заскрипели в потоке белого света, исходящего из бабушкиной ладони. Гости серым вихрем кинулись под половицы.

Бабушка гасит в передней свет и движется в кухню. На плечи её накинут серый шерстяной платок в клетку. Платок такой большой, что я подозреваю в нём бывший плед.

Сейчас, в полутени, в этом платке она напоминает пилигрима, не хватает лишь посоха в руке и раковинки на подоле.

Бабушка ловит мой взгляд и подходит, придвигает маленький стульчик-скамеечку которую мы пользуем, когда надо достать что-то в верхних отделениях буфета, устанавливает стульчик, отодвигая ногой половик. Вздохнув, усаживается на скамеечку, утыканную разноцветными мебельными гвоздями и оттого напоминающую пиратский сундук, и тщательно расправив фартук, а потом плед, говорит:

— Я куплю тебе новую куртку.

Я сажусь, затем пытаюсь встать — получается плохо. Голова у меня сильно кружится.

— Бабушка, — говорю я, — кто это меня так? У меня спина ноет и глаза болят.

— Я, — миролюбиво говорит бабушка. — И, только глянь, как пригодилась сила электрична.

— В следующий раз, значит, будете душить газом? — слезливо спрашиваю я. — Дозвольте, я хоть кошечку возьму с собой в газовню…

— В следующий раз тебя придется прибить, — ласково говорит бабушка. — Ну вставай уже. Я помогу.

…Мы сидим за столом. Светлый круг от абажура еле заметно колышется.

Бабушка сыпет перец с кончика ножа в стакан с томатным соком, я и Вакса внимательно наблюдаем за процедурой.