За свои слова ответишь - Максим Гарин

Пока сумасшедшие таскали воду и сливали ее в ливневую канализацию, Грязнов подогнал машину к пню, и Васька загрузил в багажник мешки с расчлененным трупом. Предварительно Грязнов застлал багажник клеенкой, прихваченной из ординаторской.

– Садись, Васька, прокачу.

Сумасшедший недоверчиво поглядел на Грязнова. Мало кому из сумасшедших выпадало счастье не только проехаться на машине, но и покинуть территорию психиатрической лечебницы.

– Правда? – радостно поинтересовался он.

– Садись, с ветерком прокачу.

Они проехали километров двадцать сперва по шоссе, затем свернули на проселок. Здешние места Грязнов знал отлично, ориентировался без карты. Тут сразу возле леса начинались заросшие мелиоративные каналы. Их уже давно никто не чистил, болото постепенно возвращало когда-то отвоеванную людьми у него территорию.

Мешков с кусками человеческого тела Васька уже совсем не боялся, хватал по два, засовывал их под мышки и, ловко перескакивая с кочки на кочку, мчался по болоту.

Мешки он рассовывал под коряги, чтобы их не скоро нашли, чтобы к ним раньше людей подобралась всякая плотоядная живность.

Мир вокруг Бориса Рублева качнулся, вернее, ему показалось, что земля уходит из-под ног, а он сам превращается в микроскопическую песчинку, затерянную в бескрайнем мироздании. Но голос Сергея Никитина вернул его к реальности.

– Можно еще чаю?

– А, что… Чаю? Конечно можно, Серега! Извини, я задумался.

Через полчаса Комбат негромко произнес:

– Ну что, Сережа, ты, наверное, хочешь спать?

– Нет, не очень, – осоловело ответил мальчишка.

– Но ведь ты давно не спал.

– Да, не спал, – невнятно пробормотал Никитин, – ну и что.

– Я думаю, тебе не помешает отдохнуть. А я займусь делами.

– Какими делами? – настороженно поинтересовался паренек.

– Есть дела, дорогой. Помимо тебя есть дела. И так каждый день.

От слова «дорогой» Никитин вздрогнул. Комбат это уловил, но он не понял, с чем связана такая реакция на вполне безобидное слово.

– Пойдем, я тебя положу.

Сережа выбрался из-за стола, еще раз на него глянул так, словно он видит в последний раз такое большое количество еды и такой богато сервированный стол. Комбат это заметил и лишь улыбнулся.

– Идем, идем, – тяжелая рука Бориса Рублева легла на худенькое плечо мальчика. – Дай-ка я еще раз гляну.

– Что? – вскинув голову, спросил парнишка.

– Твой медальон.

– Пожалуйста, – произнес Никитин и принялся возиться, отщелкивая крышечку.

Ту заело, а затем произошло странное: крышечка щелкнула и упала на пол.

– Вот, бля! – выругался парень.

– Ну, не ругайся.

– Да ведь сломалась крышечка, Борис Иванович!

– Ничего, бывает, – участливо произнес Комбат, – бывает, не переживай. Крышечку мы починим.

– Да нет, ее нельзя починить, я и так раза три чинил, и все напрасно. Иногда отскакивает, хорошо еще, что не потерялась, – паренек нагнулся, бережно поднял кусочек металла, сжал его в руке.

– Тебе и ногти не мешало бы обрезать.

– Потом когда-нибудь, не к спеху.

– Так всегда говорят, – произнес Рублев, – а затем дело откладывается и откладывается. Давай снимай медальон, я поколдую, может, что-нибудь смогу сделать, отремонтирую.

– Да нет, тут уже ничего не сделаешь, разве что клейкой лентой залепить и…

– Не надо лентой, Сергей, я сделаю по-настоящему.

Снимай.

– Не сделать по-настоящему.

– Всегда можно сделать.

Никитин неохотно снял с шеи грязный черный шнурок, на котором болтался медальон. Комбат подошел к окну и принялся рассматривать украшение. Было сломано одно ушко, его, конечно же, можно отремонтировать, можно подпаять. Медальон Рублев бережно сложил и спрятал в нагрудный карман.

– Идем, идем, ложись.

Войдя в комнату, Никитин остановил взгляд на большой фотографии.

– Это вы, Борис Иванович? – спросил он, взглядом остановившись на группе мужчин в военной форме.

– Да, я с ребятами.

– А где это вы?

– Было дело, Сережа, но давно.

– Понятно, – понимающе кивнул Никитин.

– Давай ложись, я тебе сейчас здесь, на диване, постелю, прямо под фотографией. Выспишься, а потом поговорим как следует, подумаем, что делать.

– А что здесь думать? – глаза у Сергея Никитина слипались, ему очень хотелось спать. Он разомлел в тепле, осовел от сытной еды, и единственным желанием было поспать.

Борис Рублев постелил чистое постельное белье, уложил гостя, накрыл, вышел в кухню и принялся почти бесшумно убирать посуду. Затем взялся ее перемывать. А когда вернулся в комнату, паренек уже спал, засунув кулачок под голову. Время от времени худые плечи в огромном тельнике вздрагивали.

Комбат вошел в ванную комнату и брезгливо посмотрел на одежду. Он понял, что единственным выходом разобраться с грязной одеждой гостя будет собрать ее и выбросить в мусоропровод. Одежда на самом деле была невероятно грязная и заношенная. Он собрал ее, вытряхнул карманы, в которых нашлись ключи, перочинный нож, какие-то бумажки с адресами, пару билетов, два жетона на метро, мелочь, аптечные резинки.

Комбат посмотрел на все это богатство с грустной улыбкой, затем сложил в целлофановый мешочек. А всю грязную одежду вместе с разбитыми кроссовками сунул в большой пакет, завязал его. Затем вернулся в зал, подоткнул одеяло под мальчишкой.

Гость на мгновение открыл глаза, но скорее всего происходящее показалось ему сном, и веки опять закрылись, а на Сережиных губах застыла улыбка.

– Спи, – тихо сказал Рублев.

Вместе с пакетом, в котором лежала грязная одежда, Комбат покинул квартиру. Старая одежда улетела в мусоропровод. Комбат спустился вниз и направился в магазин. Деньги у него лежали в кармане, как всегда, на всякий случай.

«Сейчас я тебя одену. Ты проснешься, а одежда уже будет готова.»

Он добрался на машине до ближайшего магазина, припарковался на противоположной стороне и заспешил в торговый зал. Он долго не выбирал, купил джинсовую куртку на меховой подстежке, джинсы, хорошие добротные ботинки на толстой рифленой подошве, лыжную шапочку, свитер, рубашку, белье.

И странное дело, все эти покупки, в общем-то дорогие, приносили Комбату радость, словно бы он покупал подарки близкому, давно знакомому и дорогому другу. Он расспрашивал у продавцов, какая куртка лучше, объяснял, какого размера одежда ему нужна, и продавцы были убеждены, что высокий сильный мужчина покупает одежду своему сыну или, в крайнем случае, племяннику, приехавшему в город из деревни.